Юлия Лукова - Прах земной [СИ]

С другой стороны, представьте реакцию странника, измождённого жаждой, которому на лоб с неба падают редкие капельки дождя и тут же высыхают. Не менее жестоко, не правда ли?

Только вот причиной неожиданно нахлынувших на меня философских дум стала не пресловутая "аш-два-о", а кровь. Тоже жидкость, тоже может спасать жизни, тоже без неё умрёшь… и всё же капает она немного по-другому.

Коснувшись светлых волос лежащей передо мной мёртвой девушки, я заглянул в тёмно-бардовую лужу, растекавшуюся под её головой, и с равнодушной категоричностью был вынужден признать: у меня раздвоение личности. Не такое резкое, как у пациентов психиатрических клиник, но со своими странностями и приколами.

Хотя, может, это и не раздвоение вовсе, а просто мой очередной бзик?

Когда я, в угоду своим маньяческим наклонностям начинаю распиливать людей на кусочки, внутри появляется непреодолимое желание, чтобы мне похлопали. В самом деле, можно ли это назвать раздвоением личности?

Маньяк и актёр – милое сочетание.

Поудобнее перехватив нож, я нарисовал или, скорее, вырезал на щеке девушки улыбающееся солнышко. Особенно ярко это смотрелось в сочетании с её закатившимися вверх глазами и тонкой струйкой запёкшейся крови, идущей изо рта.

Прелестно, где мой фотоаппарат?

Достав из сумки, брошенной на диван у стены, цифровик, я сделал парочку живописных фотографий, в лучших жанрах мистики и ужаса. Покажу Сёбе, он оценит.

Дверь в комнате, в которой я сейчас находился, была выбита немного ранее, что помогло расслышать тихие шаркающие шаги в коридоре.

– Ты всегда так ходишь, если хочешь, чтобы о твоём приближении узнали заранее, или нет? – не оборачиваясь, уточняю с улыбкой.

Остановившийся за моей спиной человек молчит. Он тоже знает, что я знаю, кто он такой. Ха-ха.

Отойдя от развалившейся на полу любовницы Цветаева, моего уже мёртвого конкурента в гонке за деньгами Маэстро, я взял со стоящего в центре кабинета стола книгу. "Война и мир" называется, Толстой автор.

Символично. Пятнадцать минут назад в этом доме полным ходом шли военные действия, а сейчас вроде как мир наступил. Ну, военные действия – это, конечно, немного приукрашено, но нужный смысл улавливается легко.

– Выпытал у Цветаева всё, что нужно? – спрашиваю, продолжая держать в руках древнее – аж пятьдесят лет назад выпущено! – издание и глядя в окно, выходящее на городской парк имени Пушкина.

– Выпытал, – ответил Рич односложно на втором "официальном" языке Дома. Значит, где-то рядом по Цветаевской халупе рыщут люди Зубакина. Вот крокодил, мы же с ним договорились, что он во дворе всё прочёсывает, я – в помещениях. Верь после этого моему "союзнику". Или соратнику, фиг его знает, как это правильно называется.

– Полезное что-нибудь есть? – спрашиваю на том же языке.

– Да, он назвал один из счетов, доставшихся ему от Маэстро. Но от первоначальной суммы там, наверное, почти ничего не осталось. Это он так сказал, – безразлично произнёс Ричард. Неприлично с таким равнодушием и пофигизмом говорить о тех деньгах, за которыми я охочусь в России уже третий месяц. Неприлично!

– Хоть какая-то информация, и то хлеб, – пожимаю плечами, внимательно наблюдая за тем, как Рич, обогнув мёртвую девушку и пройдя мимо меня, сдёрнул с окна голубую занавеску и стал вытирать об неё свои окровавленные руки и когти. Культура. – Кстати, я вчера думал о нашем разговоре…

– О каком?

– О том, что на той неделе состоялся. Ночью, когда ты меня к Элене не захотел пускать. Помнишь?

– Помню.

– Так вот. Если говорить серьёзно, я могу ответить на твои вопросы. На любые – заметь какая щедрость, но в обмен на это ты должен будешь заделать Дженнифер ребёнка.

– Опять ты об этом. Не пойдёт, обмен неравноценный.

– Я же тебе говорю: не на один вопрос отвечу, а на много! А ты девчонку только обрюхать, там делов-то.

Конечно, для нормальных людей дети не "всего лишь", но для неприкасаемых они именно что ненужный балласт, который при появлении на свет проще отдать на воспитание своему главе. Удивляюсь вообще, как Рич выжил у Роберта с Джейн, чистокровных белых!

– На такой обмен я не согласен, – повторил спокойно Ричард, отвернувшись к старинному серванту, заставленному разнообразными винами и виски. Чего только не было в кабинете покойного Цветаева.

– Тогда баш на баш, по одному вопросу.

– Давай, – ну естественно! На это-то он согласился без возражений.

– У тебя были когда-нибудь дети? Твоя кровь и всё такое, – приподняв бровь, первым интересуюсь.

– Если рассматривать кровное родство, то дети были. Если не кровное, то я пять дней приглядывал за братом Элены и был вынужден о нём заботиться. Мне Маэстро говорил, что это ещё иногда усыновлением называется.

Я не сдержался и несильно пнул по ноге подстилку Цветаева. Девушке уже всё равно, а мне собственное любопытство надо как-то усмирять.

– Батя немного ошибся, усыновлением кое-что другое называется. А как звали твоего ребёнка? Он жил в нашем Доме?

– Жил. Звали его Джеком. О том, что он мой я узнал через три года после его смерти.

– Интересно, – обдумывая сказанное, почесал затылок я. – Твой вопрос?

– Как у тебя получается обходить камеры слежения в доме Зубакина?

– Поинтереснее чего-нибудь не мог спросить? А вообще техникой нужной пользуюсь, – отвечаю, состроив кислую мину. – Коробочка такая, чем-то на пульт от телевизора смахивает, блокирует сигнал камер в радиусе тридцати метров и мешает им передавать снятое на главный компьютер. Часто ломается, для серьёзных дел не годиться, но побаловаться иногда можно…

– У вас тут так чисто, – прервав наше общение, заглянул в кабинет Виталий, правая рука Артёма Зубакина.

– Объясни, – недовольно протянул я, достав из пачки сигарету и прикурив. В голову тотчас будто понапихали серо-синей ваты (именно сей цвет ассоциировался у меня с расслабленностью и забвением) и чужие голоса стали восприниматься очень отдалённо.

Хорошие сигареты, от хорошего поставщика. Жаль, что его посадили, у меня этого курева всего ничего осталось, а других таких никто кроме него не поставляет.

– Твои ребята в соседнем крыле дома повеселились. Ни одного живого из приближённых Цветаева не осталось. Кишки под ногами валяются, головы отрубленные по полу катаются, кое-кто из наших до сих пор проблеваться не может, – скривился мужчина, стерев пот со лба рукой с зажатым в ней пистолетом.

– Договорим потом, – тихо шепнул Ричу, не имея не малейшего желания разговаривать на важные и крайне интересные мне темы при посторонних.

Православный храм в честь иконы Пресвятой Богородицы "Скоропослушница" был не только одним из самых известных и больших в Ластонии, но и самым красивым и старым. Построенный несколько веков назад, он поражал многих, даже не шибко-то и верующих людей своим величием и красотой.