Марина Клингенберг - Проклятия Градерона

Спустя мгновение все прекратилось. Кристиан чувствовал, как медленно и тяжело бьется его сердце. То, что открылось его взгляду, казалось невозможным.

Врата Заката исчезли.

Таранос долгое время следил за замершим Балианом, наслаждаясь его бессилием и беспомощностью. Пораженный неожиданной волной дьявольской силы, Балиан не был способен даже на то, чтобы отвести взгляд. А ведь это было далеко не самое большее, на что способен Солфордж. После эксперимента с отступниками Таранос хорошо представлял, что чувствовал сейчас Балиан. Он мог бы легко убить его, просто подойти и перерезать ему горло – мальчишка и не поймет, что произошло. Но это было бы слишком легко. Кроме того, Тараносу очень хотелось еще раз проверить силу Солфорджа, на этот раз на том, кто неплохо умел ей сопротивляться. Конечно, тут всякое противостояние бесполезно, но одно дело ввести жертву в ступор и убить ее, пока она скорее столб, чем человек, и совсем другое – заставить ее что-нибудь сделать под таким чудовищным напряжением… Таранос был уверен, что если он справится с этой задачей, то сможет легко воздействовать даже на Руэдейрхи. Он уже понял, как можно оборачивать против человека его собственные потаенные мысли и воспоминания и сводить с ума его же страхами, но считать вершиной мастерства мог только самое сложное воздействие – убедить человека поступать согласно чужой, то есть своей воле. В случае с Балианом, как понял Таранос, это будет возможно только на совсем близком расстоянии.

Он сделал несколько шагов вперед. Балиан не шевельнулся. В руках он по-прежнему сжимал меч; Таранос впервые обратил внимание, что одна рука у него покрылась льдом до самого плеча. Но он был так поглощен своей победой, что не придал этому особого значения и не стал задумываться о природе этого явления. Правда, на долю секунды у него мелькнула мысль, что это его заслуга, ну или, если быть более точным, Алгола, который Балиан столь вероломно отобрал у него.

Таранос был опьянен собственной силой и почувствовал себя почти богом, когда произнес:

– Брось меч.

Пальцы Балиана послушно разжались. Меч с гулким стуком упал на лед.

– Очень хорошо, – не сдержавшись, снисходительно похвалил Таранос.

Он подошел еще ближе. Лицо Балиана опасно побледнело, почти посинело. Он чувствовал сильную боль, если бы он мог, он бы схватился за голову, которая, казалось, была готова взорваться. Но собственные руки и ноги казались ему чужими и наотрез отказывались слушаться.

Запоздало Таранос пожалел, что приказал Балиану бросить меч. Он собирался воплотить в реальность свою угрозу, и без оружия, конечно, было не обойтись. Впрочем, он быстро сообразил, что если это и что-то значило, то только пустяковую отсрочку длительностью не больше минуты.

Таранос закрыл глаза и постарался сосредоточиться на мыслях Балиана. Смутные образы, передаваемые в его сознание Солфорджем, замелькали с пугающей быстротой, но Таранос уже привык к подобному и сумел быстро вычленить то, что ему было нужно: отчаяние и безнадежность. Он был приятно удивлен этими открытиями, поскольку ранее его терзали смутные подозрения, что Балиан в принципе неспособен на такие ощущения. Но все оказалось совсем не так. Тараносу даже не пришлось использовать Солфордж в полную силу – было достаточно малой части его воздействия и слов.

– Тебя никто не спасет, – сказал Таранос.

Балиан, наконец, отвел взгляд от Солфорджа и отрешенно посмотрел куда-то мимо Тараноса. Физическая боль отступила, оставив после себя всепоглощающую пустоту, где одна за другой всплывали, словно по чьему-то приказу, невеселые мысли, на которые Балиан прежде избегал обращать внимание. Он покрывал их злостью, раздражительностью на что-нибудь менее весомое, но сделать что-либо с самим фактом их существования не мог. После пробуждения от десятилетнего сна и встречи со ставшей враждебной реальностью он изменился, и с этим ничего нельзя было поделать. Он уже не мог просто махнуть рукой на сложность проблем и благополучно забыть о них, как он делал раньше. Слишком много дорогого ему было замешано здесь. И в первую очередь, конечно, его братья.

Слова Тараноса поразили его. Если бы не Солфордж, он пришел бы в ярость и бросился на врага с мечом, чтобы забыться в битве, но из-за магического браслета это было невозможно. Балиан не мог шевельнуться и забыл о том, где и зачем находится. Он не видел Тараноса, не видел ледяных шипов, вонзившихся в потолок пещеры. Он остался наедине со своими мыслями, которые всплывали в опустошенном сознании вопреки его собственному желанию.

Прозвучавший голос – Балиан не понимал, кому он принадлежит, – был прав. Имея упрямый и горячий характер, Балиан бы в последнюю очередь хотел, чтобы его кто-то спасал, но дело было не в помощи. Ужасно было сознавать, что он больше не может положиться ни на Кристиана, ни на Юана. Где они сейчас? Наверняка защищают Градерон, позабыв о нем. В данной ситуации это был понятный выбор, однако сейчас Балиан взглянул на это с совершенно другой стороны. Кристиан и Юан сражаются за Градерон. Скорее всего, Кристиан привязан к темному городу гораздо сильнее, чем к Эндерглиду; Юан наверняка испытывает схожие чувства, иначе почему он всегда с такой охотой несется к Градерону? Ко всему этому примешивалось то, что Балиан отмечал и раньше. Кристиан вынужден заботиться о своей семье. Юан был окружен многочисленными друзьями и поглощен заданиями, которые ему давали как воину Рассвета, и многие его связи были совершенно непонятны Балиану.

Он был лишним здесь. Его рука покрылась льдом, он терпел дикую боль, которая оставалась незамеченной – просто потому, что ни Кристиана, ни Юана не было рядом.

Балиану вдруг подумалось, что все кончено. Врата Рассвета появятся еще нескоро, да и даже если бы они вдруг оказались в Эндерглиде прямо сейчас, он мог не успеть добраться до них. Лед преодолел плечо, жуткие ледяные нити медленно тянулись к шее… Балиан осознавал это очень смутно. Он не мог просить Юана и Кристиана призвать Врата, как они когда-то сделали в Дилане. Это грозило Кристиану изгнанием, а Дилану – нарушением смены дня и ночи. Даже если бы Руэдейрхи заверил, что ничего не имеет против такого расклада, и Кристиану не предъявят никаких обвинений, гордость не позволила бы Балиану заикнуться об этом. Быть предметом постоянных волнений, которые братья старались втиснуть между своими делами, не связанными с ним, и при этом просить помочь ему избавиться от проклятия и адской боли? Балиан был уверен, что и Кристиан, и Юан поступили бы на его месте точно так же. Они бы и слова не сказали, а молча ждали действий. Но отступники и другие происшествия затмили их планы, если они вообще были.