Василий Баранов - Флибустьерское синее море

— Я, Рома, не о таком чуде.

— А, — Роман явно забавлялся, — что бы ты хотел?

— Не знаю, оживить кого-нибудь. — Вот и развеется миф о твоем могуществе.

— Это немного сложнее, но можно. Не всегда это возможно, не всегда следует делать. Не стоит судьбу менять.

— Но ты можешь? — Не выкручивайся, отвечай. Данька не хотел отступать.

— Могу.

— А еще что можешь?

— Я на днях чудо свершил мимоходом. Пойдем, палата здесь есть с несчастливым числом. Тринадцатая. Лежат там двое. Бедолаги. Плохо им было. Поглядишь. С парнями поговоришь, а то вижу, ты сомневаешься.

— Рома. Я не сомневаюсь. Никаких сомнений. Иначе, зачем я подношение принес. — Ой, Даня, лукавишь. — "Фома" верил, но перста в раны Иисуса вложить не постеснялся.

Они пошли по коридору. Казенный коридор, окрашен в унылый синий цвет. Тоскливый запах больницы. Ходят медсестры. Ковыляют выздоравливающие больные. Тягостная атмосфера, подумалось Даньке. Палата номер тринадцать.

— Давай зайдем. — Сказал Роман, и они зашли в палату.

Небольшая, на одно окно. Грязноватое, мутное. Пара тумбочек, вешалка, две кровати. Двое больных. Какой-то особый запах болезни. Беды.

— Рома! — Обрадовались парни. — Заходи.

— Ну, как вы, ребята? — Сразу видно, Роман здесь частый гость, и желанный.

— Хорошо, Рома. — У ребят в палате отличное настроение.

— Я думал, мамка приедет, ножки мне оттяпают. Она меня домой заберет. А ты все по-другому повернул.

— Ну, а ты? Удохлики! Ты как? — Спросил Роман у второго.

— Я? Нынче сам до туалета добрел. Бревном лежал, ниже пояса себя не чувствовал. Сегодня и ноги и таз мой, я чувствую. И это, ну, сам знаешь… — Парень чуть покраснел. — Утром почувствовал. Это ли не чудо. За мной не едут, ни дядька, ни сеструха. Не нужен им был такой. А я сам приду, на своих ногах. Им некогда, так я время найду. Оно и правильно, у них свои семьи. А еще на такой девчонке женюсь, все завидовать будут.

— Хватит болтать. Посмотрю на вас. — Роман подошел к постели первого парня, откинул одеяло. Припухшие синие ступни. — Вот, уходит гангрена. Думаю, к вечеру все в норме будет.

Как же это, думал Даня, такой молодой, полный сил и мог остаться калекой.

— Видишь, Данька, Роман-шаман камлал. И вылечил.

После осмотра больных они вышли из палаты.

— Так ты, Рома, шаман.

— А как я по-другому объясню? Как рассказать. Не поверят. Шаман — это что-то знакомое. В это и поверить можно. Как в воду, что заряжают на расстоянии. Пойдем кофе пить.

Они вернулись в кабинет Романа. Чайник пришлось заново подогревать. Роман выложил конфеты. Достал чашки.

— Разливай, выпьем кофе.

Роман снова спросил:

— Теперь веришь? — Сам Роман к своему могуществу относился легко и не требовал особого к себе отношения.

— Верю. Я и раньше верил.

— Ой, Даня, не за тем ты пришел. И подношение неспроста принес. — Роман улыбался. — Выкладывай, зачем пришел.

— Я хотел попросить. — Он не знал, как лучше объяснить, что хочет.

— Проси, коль пришел.

— Я хотел попросить насчет отца. Плохо ему, понимаешь, плохо. Может быть, он мог бы на каникулы, хоть на одну неделю вернуться сюда. — Данька с волнением ждал ответа.

— Навсегда нельзя. Он принадлежит тому миру. На недельку можно. Ничего не случится. Ты просишь, для тебя сделаю. Пусть вернется на неделю. Возьмешь его за руку и приведешь в этот мир.

— А как, Роман?

— Я сказал, возьмешь за руку. — Рома улыбнулся. — Когда услышишь звон струны, ответь ей: Роман. Произнесешь, и вы окажетесь на своей улице. Думаю, не замерзните, до дома дойдете. А через неделю назад. Не выдержит он здесь, погибнет. Я пока не стану его здесь оберегать. Не могу. Не проси. Сейчас не могу. И не спрашивай почему, не отвечу. Это дело великого Все-Ничто.

— Хорошо, Рома, спасибо и на этом. Правда, можно?

— Конечно.

— Так я побегу. Ромка. Я побегу! — Данька соскочил со стула, подпрыгнул. Добежал до двери, оглянулся. — Ромка, ты молодец. Ты настоящий друг, Ромка.

— Ты погоди бежать, Даня. Ты и отсюда можешь попасть в мир Тортуги. Тебе не обязательно осуществлять перемещение из одной точки. Со временем ты сможешь сам управлять точками входа. Сейчас я помогу тебе.

Капитан вернулся поздно. Он старался быть веселым. Не показывал никому виду, что расстроен. Домочадцы не спрашивали его ни о чем. Не хотели бередить рану.

— Устал я нынче, Жаннетта. Ужинать не стану. Дел на корабле было много.

— Хорошо, капитан. — Она с трудом удержалась, не подошла к капитану, что бы обнять.

— Пойду я к себе.

— Отец, — сказал Данька, — я к тебе на минутку зайду.

— Заходи. — Голос усталый, бесцветный.

Они закрылись в комнате капитана.

— Папа, я знаю, кто во всем виноват, — начал Даня.

— Ты о чем, Даня? Никто ни в чем не виноват. Если Мишель не хочет, чья тут вина. Если и виноват кто, так я сам.

— Папа, я не об этом. — Дэн думал о разговоре Романом.

— Тогда о чем? Что случилось, сынок?

— Я хочу сказать в том, что ты в этом мире и то, что я перемещаюсь из одного мира в другой, я нашел, кто виноват.

— Кто? Я, наверно, опять же. — Свен горько усмехнулся.

— Погоди, папа. Есть один парень. Его зовут Роман. Он там, в том мире. Он молодой. Прихрамывает. Он на костыле.

— И что не так с этим парнем?

— Мы с ним встретились на троллейбусной остановке. Он мне все рассказал. Он себя богом называет.

— А у него с головой все в порядке? — Обычная реакция.

— С головой у него все в порядке. Я все тебе сейчас расскажу.

И Данька рассказал все отцу о том, что было связано с Романом, все, что знал о нем.

— Самое главное, папа, он разрешил тебе ненадолго, на неделю, вернутся в наш мир.

— На недельку, — Свен улыбнулся. — Вот это да! На недельку, до второго, я уеду в Комарово. Здорово. Сколько раз я мечтал хоть на денек, хоть одним глазом увидеть вас. А тут, целая неделя. Это ж надо, на целую неделю.

— Свен, ты скажи Леону, что мы срочно уезжаем. Развеяться. И мы с тобой прямо сейчас отправимся домой.

Капитан вышел, потом вернулся, видимо, переговорив с Леоном.

— Ну, давай, Даня. Поехали. Я, честно говоря, боюсь. А вдруг…

— Ни какого вдруг, папа, тут не должно быть, слышишь.

— Да, Даня.

Они взялись за руки. Стояли рядом. Данька прислушивался. Звон струны. Он произнес:

— Роман.

Они вдвоем, отец и сын, стояли на родной Тракторной улице. На заснеженной темной улице. Неяркий свет фонарей.

— Снег, — произнес Свен. — Даня, это снег?

— Да. Это снег, папа.

— Господи, как давно я его не видел. Снег. — Свен наклонился, взял пригоршни снега, начал растирать им свое лицо. Вновь загреб снег, слепил из него снежки, и начал откусывать от этого комка небольшие кусочки. Он ел этот снег, как величайшее лакомство в жизни.

— Как я отвык от всего этого. Забыл, совсем забыл, что это такое. Забыл нашу улицу, эти дома, деревья. Данечка, пойдем. Только не торопись. Ты слышишь?