Роман Глушков - Найти и обезглавить! Том 1

– Н-не понимаю, – в свою очередь повторил я, ибо что еще мне оставалось?

– Гарралат! Аби багаз тагирам, бахор! – Судя по изменившемуся тону, это был не вопрос а ругательство. Головорез перевел взгляд с меня на приятеля, видимо, ища совета, как ему со мной поступить.

– Раххади, бахор! Амбур шогуррат ари брахтар! Цагир-цагир! – ответил оборванец в богатой шапке. Было совершенно неясно, что он имеет в виду. Вернее, неясно только мне, потому что допрашивающий меня канафирец все отлично понял.

А вскоре понял и я – сразу, как только его лицо перекосила злобная гримаса, и он врезал мне наотмашь кулаком в скулу. Да с такой силой, что я, пролетев через комнату, прокатился кубарем по кровати и грохнулся на пол по другую ее сторону…

Вот это был удар так удар!

Возможно, по меркам кулачных бойцов, что развлекают народ, колошматя друг друга на рынках и в трактирах, канафирец двинул мне совсем не сильно. Но для ребенка, который еще не нарывался на кулак взрослого человека, такой удар щадящим уж точно не показался.

Ну то есть как – не нарывался… Меня, конечно, били и прежде, в том числе по лицу. Но даже самые тяжелые отцовские пощечины не шли ни в какое сравнение с тем, что я пережил сейчас. Да и Баррелий, похоже, мне нагло врал. Те тычки кригарийской палки, которыми он награждал меня на тренировках, показались мне после канафирского удара пустячными, хоть они и оставляли у меня на теле взаправдашние синяки.

Что ни говори, а сегодняшний опыт стал для меня большим, горьким откровением. Оказалось, что до сих пор я еще ни разу не огребал люлей, что называется, «по-взрослому». И вот я лежу на полу между стеной и кроватью с гудящей от боли головой, звоном в ушах и пульсирующими оранжевыми кругами перед глазами, и не могу даже пошевелиться.

Желание жить советовало мне немедля встать и снова задать от канафирцев деру – а вдруг повезет? Но тело отказывалось подчиняться едва брезжащим проблескам разума. Зачем мне подниматься? Чтобы тут же нарваться на новые побои? И какой в этом смысл? Пусть лучше канафирцы сами приходят сюда и бьют меня, лежачего, нежели я буду тратить остатки своих сил на это жалкое трепыхание.

С той поры, как во дворце разразилась бойня, я потерял счет времени. Но сейчас я понимал, что убийцы моего отца не подходят ко мне подозрительно долго. Хотя оба они все еще были в комнате – я слышал, как они галдят и беснуются, круша мебель. Наверное, будучи уверенными, что я никуда не денусь, они решили перво-наперво поискать драгоценности, пока сюда не нагрянули их приятели, и им не пришлось делиться с ними добычей.

Да кто они вообще такие? И как прорвались во дворец мимо гвардейцев полковника Дункеля?

Нет, нельзя так просто лежать и ждать, когда меня тоже прирежут! Пока канафирцы отвлеклись, самое время рискнуть повторно от них скрыться. Только уже не в камин, а в дверь. А потом я рвану по знакомым коридорам с такой скоростью, на какую только меня хватит, и – будь что будет.

Поднимался я медленно и неуклюже, стараясь не думать о том, как вообще побегу, если у меня не получается даже ровно стоять. Однако, пока я вставал на четвереньки, крики и топот в комнате резко усилились. Затем раздались хрусткие удары, после чего столь же резко умолк сначала один головорез, а за ним – второй. Потом что-то тяжелое и мягкое дважды ударилось об пол, и во внезапно наступившей тишине вдруг раздалась… негромкая песня! И не на канафе, а на языке орин!

– Налей мне чарку полную, красавица Мари! – басовито пропел заплетающийся, но хорошо знакомый мне голос. – А после юбку длинную повыше задери!..

Услышав это, я не поверил своим ушам! И – откуда вдруг силы взялись? – вскочил на ноги, дабы удостовериться, что мне не почудилось.

И впрямь не почудилось! Посреди комнаты стоял не кто иной, как Баррелий ван Бьер собственной персоной! Из одежды на нем были одни лишь грубые монашеские штаны да широкий кожаный пояс, а в руке он держал короткий эфимский меч. С которого струями стекала свежая кровь, чьи брызги заляпали также голый торс кригарийца.

Чья именно это была кровь, не представляло загадки. Оба канафирца лежали теперь на полу, хрипели, бились в агонии и орошали ковер хлещущей из их разрубленных глоток кровью.

– Ну а под юбкой у Мари сокрыт шикарный зад!

И этой ночью пьяною ему я буду рад!

Хэйя-хоп, хэйя-хоп, задница что надо!

Подари-ка ты ее воину в награду!..

Продолжая негромко напевать себе под нос, монах подошел к тому канафирцу, что заехал мне по морде. Затем посмотрел на распростертое рядом тело Гилберта-старшего. Потом снова перевел взгляд на умирающего головореза. И, прекратив петь, поинтересовался у него:

– Эй, бахор, да ты хоть знаешь, что натворил?! Закопай тебя Гном! Ты же убил самого гранд-канцлера, ишачий ты сын! И что мне теперь с тобой делать, а?

Ответ на свой собственный вопрос он нашел тут же, не сходя с места. Нога Баррелия приподнялась и с силой опустилась канафирцу на голову. Затем еще и еще. И так – с десяток раз, пока та голова не расплескала мозги по ковру и не стала напоминать раздавленный арбуз.

Я подумал было, что та же участь ожидает и второго головореза. Но к моменту, когда ван Бьер завершил свою экзекуцию, тот прекратил дергаться. А мозжить черепушку мертвецу, видимо, уже не доставляло монаху удовольствия.

– Баррелий! Я здесь, Баррелий! – воскликнул я, задыхаясь от радости. Такой неуместной среди луж крови и растерзанных тел. Но такой понятной и простительной для ребенка, который уже и не чаял встретить здесь хоть одного выжившего друга.

Пивной Бочонок вздрогнул и уставился на меня так, будто понятия не имел, кто я такой. Впрочем, его недоумение продлилось недолго. После чего настал мой черед удивляться, потому что реакция узнавшего меня монаха была вовсе не той, на которую я рассчитывал.

– Гляди-ка, а щенок-то живой! – проговорил он, разглядев меня в темном углу комнаты. – А я, признаться, решил, что ты тоже мертв, болтливый надоедливый книгочей! Эти вшивые псы… – Он сплюнул на труп ближайшего канафирца. – Эти псы никогда никого не щадят. Особенно детей. Потому что выжившие дети вырастают и начинают искать мести, а бахорам этого совсем не нужно.

Я понимал, что сейчас было не время чему-либо удивляться. И тем более было не время обижаться на грубости кригарийца. Но, несмотря на это, они все же неприятно резанули мне слух.

Впрочем, на такие порезы, в отличие от порезов канафирских сабель, я был готов не обращать внимания. Все, что угодно, лишь бы только монах не развернулся и не ушел, бросив меня здесь, среди трупов и других беснующихся вокруг канафирцев!

– Баррелий, что происходит? – прохныкал я. – Кто все эти люди? За что они убили моего отца?