Дем Михайлов - Эхо войны

— Не вздумаю, Борис Евгеньевич, — качнул я головой, нетерпеливо поглядывая на прикрытую мешковиной полку. — Я себе не враг.

— …То я тебя найду, возьму лом и перебью руки-ноги, чтобы больше бегать не мог, а потом велю засыпать в твою глотку пару трехлитровых банок пустынного песка, — жестко закончил Седой, вперив в меня холодный взгляд. — Ты меня хорошо понял, Битум?

— Более чем, — кивнул я со вздохом.

— Вот и лады, — буркнул охранник и, вытащив из-под мешковины плотный сверток, всунул его мне в руки. — Держи. Штаны, куртка, а от меня в подарок еще и безрукавка. Все, пошли.

— Посмотреть бы.

— Чего на них смотреть? — удивился Седой, подталкивая меня к выходу. — Все новое, ненадеванное, а размеры одинаковые. Правда, на пару размеров больше, чем нужно, но тут поделать нечего — самому под себя подгонять придется.

Пока старшой запирал дверь, я торопливо утрамбовал сверток в рюкзак. На пару размеров больше — это хорошо. Одежда должна быть свободной.

Спрятав ключ, Седой покопался в висящей на поясе сумке и, достав толстую пачку паханских, небрежно отсчитал две сотни и протянул мне. Приняв деньги, я молниеносно спрятал их во внутреннем кармане куртки, продел руки в лямки рюкзака и вопросительно взглянул на Седого. Правильно поняв мой взгляд, тот лениво махнул рукой:

— Все, свободен. Чтобы мне не пришлось тебя по всему городу искать, с послезавтрашнего дня раз в сутки по утрам отмечайся на воротах ТЦ у охранников.

Молча кивнув, я зашагал к выходу из внутреннего двора, провожаемый злыми взглядами охранников. С трудом поднявшийся на ноги Семен так и вовсе волком смотрел. Плевать. Тоже мне охранник уважаемого человека — не погнушался в вещах простого охотника покопаться. В этом смысле я и сам, конечно, не промах: случись наткнуться на бесхозный мешок, нагнуться не погнушаюсь. Но я сам по себе. Опять же одно дело — обобрать чей-то труп, и совсем другое — залезть в чужой рюкзак, пока гость беседует с хозяином. Крыса, одним словом.

Первым делом я завернул к крытым рядам и оказался у давешней кафешки, где недавно смаковал жареное мясо. Сейчас меня сюда привел не голод, а желание срочно выпить. Для успокоения нервов. В рюкзаке плескалось вино, но его градус меня совершенно не устраивал.

Завидев мое приближение, хозяин заведения высунулся из раздаточного окошка, покрутил головой по сторонам и, убедившись, что я один, буркнул:

— Только не говори мне, дорогой, что мясо не понравилось и деньги обратно хочешь.

— На мясо пока не жалуюсь, дорогой, — мрачно отозвался я. — Помнится, ты что-то говорил о самогоне, что чистый, как слеза твоего отца, и крепкий, как кулак твоей мамы.

— Понял, — с облегчением закивал хозяин закусочной, вернув на лицо улыбку. Окинул меня оценивающим взглядом и предположил: — Грамм полтораста, а?

— Сто грамм хватит, — не согласился я. — И немного дешевого закусона, зажевать по-быстрому. Дерябну и дальше двину.

Через минуту передо мной возник помощник, держа в каждой руке по тарелке. На одной стояло два наполненных до краев пластиковых стаканчика с мутной жидкостью неопределенного цвета, на другой, растопырив лапы, лежал средних размеров жареный скорпион с обрубленным жалом и торчащей из спины вилкой. Для разнообразия вилка была алюминиевой, с почерневшим от времени черенком.

Видя появившееся на моем лице скептическое выражение, повар наклонился и доверительным полушепотом заверил:

— Свежак. Сегодня утром под кровать ко мне заполз, гнида. Едва не наступил, когда вставал. Жало отсобачил гаду, в жирке агамы обжарил, чуток укропа с солью сыпанул — и вот тебе самый лучший закусон! Вах, да что я объясняю? Для себя готовил, да! Пальчики оближешь, дорогой!

Неопределенно покрутив головой, я решился. Взял стаканчики, выдохнул и двумя большими глотками покончил с самогоном. По горлу будто бы облитого бензином и подожженного ежа протащили. С трудом удерживая рвущийся наружу кашель, ухватился за вилку и вгрызся в хрустящего скорпиона, с треском перемалывая зубами хитиновый панцирь. Горьковато-пряный аромат насекомого великолепно притупил отвратительный привкус теплого самогона и несколько унял пылающий огонь внутри пищевода. Я с облегчением вдохнул, утирая выступившие на глазах слезы. С хлюпаньем обсосал клешни и выплюнул их на опустевшую тарелку.

— Вай, молодец! — одобрительно хмыкнул повар и заговорщицки подмигнул. — Скорп — хорошая еда для мужчины. И для желудка, и для… вай-вай, сегодня ночью настоящий батыр будешь!

— Да что ты? — хрипло отозвался я, чувствуя, как по телу прокатывается приятная теплая волна. — На, держи деньги.

Отсчитав нужное количество потрепанных купюр, я прощально махнул рукой и зашагал дальше.

— Да, совсем забыл! — крикнул мне вслед повар. — Саха уже забегал. Налили ему как договаривались. Морда у него какая-то испуганная была.

— Хоп майле, [1] Узбекское выражение, адекватное русскому «хорошо, порядок». — не оборачиваясь, отозвался я, ускоряя шаг и крутя головой по сторонам, выискивая приметные жилеты охранников из вараньей кожи.

Вот что за люди такие? Надо было ему орать на всю толкучку!

Добравшись до ворот ТЦ, я кивнул охране и потопал дальше, держа курс на виднеющийся стадион, кругом обойдя шашлычную и тем более красное здание, вотчину Пахана.

Шел и глухо матерился себе под нос — я в самом центре города, месте, где нет жилых домов, могущих прикрыть меня от посторонних взглядов. Раньше, до войны, центр города был густо засажен деревьями, промеж которых вились асфальтовые дорожки. Деревья давно срублены и пошли на дрова, а окружающая торговый центр, стадион и красное здание местность превратилась в огромный пустырь, просматриваемый от края до края.

Добравшись до стадиона, я резко свернул направо и спустя три минуты оказался в узком проходе. С одной стороны стена стадиона, чаще всего называемого Садом. По другую сторону притулилось приземистое и длинное одноэтажное здание, огороженное высокой железной оградой с витками колючей проволоки поверху. Над входом висела старательно подкрашенная вывеска с надписью «НЕПТУН», по ее бокам высились фигуры — какого-то бородатого мужика с хвостом вместо ног и такой же хвостатой девки. Чуть ниже непонятной вывески кто-то старательной рукой вывел синей краской «Баня, душ, кафе, девушка!» на двух языках сразу — узбекском и русском. В принципе все правильно — в бывшем спортивно-плавательном центре находились городские бани с горячей водой и прочие недешевые удовольствия. Сам я там никогда не был: не по моим средствам в такие места хаживать. Да и зачем? Мылся я регулярно, и чтобы очистить тело от пота и налипшей грязи, мне хватало пяти горстей чистого песка и двух кружек воды. Как говаривал Тимофеич, «дешево и сердито».