Дем Михайлов - Эхо войны

Нам не удалось найти упомянутой Борисом грунтовой дороги, но я на это и не рассчитывал. Тут дороги зарастают столь же быстро, как неглубокие царапины на человеческом теле. А вот характерная гряда невысоких гор и скал, образовывающих вытянутый овал протяженностью два километра, принесла куда больше пользы.

К исходу дня мы добрались до возвышенностей, где и заночевали. Ночь прошла спокойно. Я провел ее, зарывшись в теплый песок на склоне небольшого холма, уподобившись юркой пустынной ящерице.

Ранним утром следующего дня, оставив грузовик и автобус на стоянке у подножия, легковая трофейная машина пробежалась вокруг нагромождения скал, попетляла среди обломков, осторожно обошла песчаные наносы, могущие поглотить что угодно, после чего вернулась с докладом. Уж не знаю, что именно увидели два русских бойца, сидевших в машине, но после их донесений Борис вместе с Ингой и Виктором взялись штурмовать самую высокую из гор, достаточно уверенно и умело поднимаясь по крутому склону. И при этом неся с собой все вооружение.

У меня возникло в душе странное детское поднывающее чувство, толкающее меня следом за ними, подначивающее: давай, покажи им, как надо, начни позже них, но приди к вершине первым. Однако я остался на месте, хоть и посматривая наверх, но не отрываясь от подшивания отошедших от обувки лоскутков выделанной вараньей кожи. Сам я не испытал еще — и хорошо! — но некоторые люди, достойные доверия, утверждали, что тому же заглоту не по зубам варанья кожа. И что если и схватит за ногу, то прокусить обувь и впиться в кожу и плоть не сможет. А это даст шанс быстро сорвать с ноги ботинок и спасти конечность. Опять же и змеи вряд ли сумеют пробить толстые куски прочнейшей кожи тонкими зубами. Поэтому я и подшивал слегка отошедшие лоскутки, с натугой орудуя самодельным шилом, кончиком ножа и цыганской иглой с толстой капроновой нитью. Ну и смотрел, как поднимаются трое смельчаков, не обращая внимания на тихие смешки мужиков, наблюдающих за девушкой снизу-вверх и комментирующих вполголоса несомненные достоинства ее фигуры. Я и без них все видел. Но зачем озвучивать?

Все прошло успешно. Тройка смельчаков оказалась на вершине. Они немного передохнули, сидя на камне и восторженно таращась на песчаное море вокруг, после чего принялись копошиться с плохо различимыми отсюда устройствами, два из которых стояли на треногах и глядели в разные стороны. Там же, на вершине, в полуметре от них, на самой высокой точке, стояла старая-старая металлическая тренога высотой где-то в метр — и поставили ее явно за многие годы до моего рождения.

Старая проржавелая тренога меня не слишком впечатлила — видел я много таких, понатыканных на верхушках не слишком уж высоких гор и горок. Но впервые за свою жизнь я задумался о назначении такого вот треножника, установленного столь высоко на горе. К определенному выводу прийти не сумел, спрашивать у других не стал, хотя и прислушался к их обсуждениям и предположениям, однако не узнал ничего, что показалось бы мне близким к истине.

Пусть я не узнал истинного предназначения железной штуки на вершине горы, но она явно оказалась полезной. Потому что, закончив действия с приборами, все трое достаточно быстро спустились вниз, причем Виктор дважды неправильно поставил ногу, едва не сорвался, что явно выдавало обуревавшее парня возбуждение. Инга… лицо девушки сияло, буквально было переполнено восторгом, радостью. Борис старался сдерживать эмоции, пытался сохранить непроницаемость, но и у кряжистого старого вояки в глазах плескалось целое море чувств.

В общем, я понял сразу — они нашли то, что так надеялись найти. Поняли это и остальные. Радостно загомонили, захлопали друг друга по плечам, выбивая облачка пыли. Косой Ильяс сделал несколько мелких кругов на песке, для чего-то радостно приговаривая:

— Хорошо! Хорошо! Ай, хорошо! Ай! — и хлопая себя ладонями по бокам ватного халата. Он чем-то напоминал индюка, танцующего брачный танец.

Вернувшиеся к подножию чужаки коротко переговорили с остальными из своей команды. До нас доносились обрывки малопонятных слов. Хоть и знаю русский язык, но это выше моего понимания. Точно так же я, бывало, не понимал сидящего рядом дядю Андрея, обсуждавшего какие-то технические дела с помощниками.

Однако итог разговора оказался предсказуемым. Беседа завершилась быстро, последовала команда «По машинам!», после чего три машины тяжело пошли в объезд большой горы с треножником, держа курс куда-то в Дикие Пески, где никогда не было ничьих поселений, где не проходили стада овец, где ничто не вырастало из бесплодной и вечно движущейся земли. Мертвые уже сотни лет земли, среди которых, по словам аксакалов, были чудом еще живущие совсем уж дряхлые старцы, что в шестидесятых годах двадцатого века стали свидетелями того, как в эти места пришла мощная и неостановимая советская власть. По ее приказу проходили через любые препятствия, засыпая окутанные легендами расколы земли, курящиеся серным дымом, и срывая до основания целые горы, пробивая тоннели и прокладывая дороги. Но в тех местах, куда мы сейчас направляемся, человеку преуспеть не удалось даже при поддержке мощной техники и отличного снабжения. Темно-красные пески, заунывно воющие ночью и беспрестанно шелестящие днем, будто насмехались над потугами людишек, старающихся преобразить и покорить эти места… Пески проглатывали машины, палатки, съедали сброшенные с неба грузы, заметали ветрами оставленные колесами следы… И люди отступились…

Но сейчас стоящий на подножке грузовика Борис уверенно указывал путь именно в ту сторону. Этого я никак не ожидал — ведь ночами перед сном я прокручивал в голове догадки о том, куда именно идут русские чужаки. Я склонялся к чуть подсоленным пустошам дальше за заброшенным карьером — тем, что тянутся сотни километров и почти не задеты радиацией, почва там устоялась, зачерствела, поросла соленым же саксаулом и прочей растительностью. Опять же по слухам людским это знаю. Но того, что мы двинемся в никуда, я ожидать не мог. Ни один из стариковских и самых даже невероятных вовсе слухов никогда не касался этих мест. И не из страха: просто говорить не о чем было. Пустые земли, не интересные никому…

От этого моя любознательность охотника возросла в разы. И сидя на крыше грузовика в гордом одиночестве, я без страха принимал удары песчаных вихрей по телу, отплевывался от горькой пыли, щурился, прикрывал лицо обрывком ткани и внимательно осматривался по сторонам. Новые земли всегда интересны. Подобных песков я еще не видел — они прямо багровые, угрюмые, с редкими желтоватыми прожилками, с редкими черными вкраплениями. Тигровая песчаная шкура, брошенная на землю…