Алексей Корепанов - Копье и кровь

– Ты его что, так в руке и понесешь? – спросил Крис.

– Да, – ответила Низа и вдруг улыбнулась. – Он же не имеет надписи, что это раналлакс. А если бы и имел – кто поймет?

Улыбка исчезла с ее лица, и оно словно превратилось в маску. В мраморную твердую маску, из-под которой решительно смотрели глаза. Беллизонка развернулась и зашагала к подземному переходу. Она удалялась, стройная, в пурпурном платье и серебристых туфлях, и было в ее походке что-то от волны. Но не от той волны, что мягко накатывается на пляж, а от той, что сметает все на своем пути. Габлер и Мхитарян смотрели ей вслед, пока она вместе с другими прохожими не исчезла в тоннеле.

И вот уже стемнело, а унидески Габлера и Мхитаряна молчали.

А вот сам Мхитарян, оказывается, не молчал. Оказывается, он продолжал что-то бормотать. Прислушавшись, Габлер понял, что носатый уроженец Лавли развивает все ту же тему о собственном бытии.

– …и поэтому любое мыслящее существо, если, конечно, оно действительно мыслящее, рано или поздно должно задаться вопросом: насколько соответствует реальности его представления о течении жизни? Не вообще, а жизни этого самого существа. Действительно ли он родился там-то и тогда-то? На самом ли деле в таком-то году пошел в школу, а в пятнадцатилетнем возрасте впервые хлебнул водки? И наступит ли для него завтрашний день, которого он так ждет, потому что завтра ему должны вернуть крупный долг?

– Что-то я такими вопросами не задаюсь, – лениво заметил Крис и придавил ладонью лежащий на скамейке рядом с ним свернутый плащ Анизателлы. – Хотя, блип, считаю себя существом не менее мыслящим, чем кое-кто другой.

– Значит, еще не созрел, – заявил Граната. – Я, собственно, вот о чем толкую: возможно, никакого дня вчерашнего и дня завтрашнего для нас нет. А есть только постоянно повторяющийся день сегодняшний. Только поступки в этот день мы совершаем все время разные. А кто-то там, – Мхитарян поднял голову к темному небу с имперским гербом, – анализирует наше поведение и выставляет баллы.

– Ему что, больше делать нехрен? – зевая, осведомился Крис. – Ну, выставляет баллы, и что?

– А то! – бросил Граната с многозначительным видом. – Кто наберет сотню или, там, тысячу, того – на новый уровень.

– Понятно, – сказал Габлер. – А кто не наберет, того, значит, в порошок и в бездонную про… – Он осекся, представив себе, как летят в черный провал парни из двадцать третьей и двадцать четвертой.

У Мхитаряна, видимо, возникла та же картина, потому что он ухватил себя за нос и сгорбился на скамейке, уставясь в землю.

– Гладик, ты ж меня, блип, сегодня от смерти спас… – наконец произнес он, чуть повернув голову к Габлеру, но не глядя на него.

– Значит, пиво с тебя, – усмехнулся Крис. – А я завтра – на новый уровень. Так что, прощай, Принц Датский.

– Нет, я серьезно! – вскинулся Мхитарян. – Если бы не ты…

– Ладно. – Габлер легонько ткнул файтера кулаком в бок. – Сегодня я спас, а завтра ты спасешь.

– Обмыть бы…

– Вот когда припрячем Копье, тогда и обмоем.

Крис еще не договорил, когда почувствовал какой-то болезненный толчок внутри. Словно кто-то ткнул ножом прямо в сердце. Он не успел ничего понять, потому что Граната удивленно произнес:

– Что это?

Габлер, проследив за его взглядом, повернул голову в ту сторону, где за деревьями и крышами зданий виднелась хорошо освещенная громада Октагона. Оттуда, вертикально прорезая темное небо, уходил к звездам яркий столб света, словно там стартовал невидимый лонг. Это длилось секунды две-три, не более. Световой столб исчез, и вскоре пронеслось над сквером тихое шипение с примесью свиста.

– Блип! – вырвалось у Габлера.

Подобную картину он наблюдал, когда исчезло Копье Судьбы в Пятнистых горах…

– По кому это они шмальнули? – спросил Граната.

Габлер только сейчас обнаружил, что уже не сидит, а стоит, неотрывно глядя в небо над Октагоном. Вопрос Мхитаряна он понял не сразу. Гамлет принял исчезновение Копья за выстрел из какого-то мощного излучателя, установленного на крыше главного здания Империи.

– Это не они шмальнули… – Крис сглотнул. – Это Копье в космос улетучилось… Я такое уже видел…

– Улетучилось… – растерянно повторил Мхитарян. – Значит…

Он не договорил, но Крис его понял.

– Да, Гамлет, – бросил он, не оборачиваясь. – Низы уже нет. Это совершенно точно…

Никаких чувств он сейчас не испытывал. Только кто-то у него в голове повторял, как заведенный:

«Низы – нет… Низы – нет… Низы – нет…»

Из-под крыши Октагона вдруг повалили в небо клубы черного дыма, словно в недрах этого гигантского здания развели огромный костер. Вдруг оказалось, что в сквере полно людей, и все они стоят и смотрят на эту невиданную картину.

– По-моему, нам нужно убираться отсюда, – сказал Граната. Он тоже поднялся со скамейки. – На всякий случай.

Крис промолчал, продолжая глядеть на дымящееся небо.

«Низы – нет…»

Голос в голове на мгновение смолк, а потом начал твердить другое:

«Сестра… Сестра… Сестра…»

Из-за крыш накатился гул, замигали там красные огни – это мчались к Октагону десятка два полицейских и пожарных уникаров. Подлетели, закружили над ним, расчерчивая воздух световыми полосами и то и дело скрываясь в дымовых облаках.

– Уходить надо, – повторил Граната. – Мы тут уже не нужны. Может, задача до конца и не выполнена, но Копье-то накрылось… Босс теперь без Копья… Цезар Юлий Бескопейный… Пойдем, посидим где-нибудь. В смысле, в кабаке каком-нибудь… И подальше отсюда.

Габлер молча взглянул на него и направился по дорожке в сторону улицы Альба-Лонга. Мхитарян догнал его, зашагал рядом. Крис вдруг остановился.

– Подожди!

Он вернулся к скамейке, забрал плащ беллизонской жрицы и сунул его под мышку.

– Зачем? – кивком указывая на плащ, спросил Граната, когда Габлер приблизился к нему.

Крис пожал плечами:

– Не знаю. Ничего я сейчас не знаю…

Мхитарян помолчал и остро взглянул на него:

– Гладик, мне так кажется? Или же у тебя с Низой на самом деле какие-то особые… были какие-то особые отно…

– Заткнись, – оборвал его Габлер.

Лицо у Гранаты стало таким, словно прямо у него на глазах из только что налитого стакана исчезла водка. Он открыл рот – и тут же закрыл. Едва заметно помотал головой и отвел взгляд.

Они молча дошагали до конца аллеи, миновав очередную мраморную плиту. По спине у Габлера пробежал холодок от изречения, выбитого на ней: «Человек гибнет, дело остается».

«Ты прав, Лукреций, – мысленно сказал он. – Низа все-таки сделала дело…»

Выйдя из сквера на тротуар, оба, как по команде, повернулись к Октагону. Дыма там стало гораздо меньше, и уникары уже не суетились над гигантским зданием, а стояли на его крыше, по-прежнему мигая огнями.