Алексей Корепанов - Можай

— Бенедикт, стоп! — скомандовал Силва.

Он сразу понял, зачем им демонстрируют беспомощного постсержанта: мол, попретесь дальше — ваш товарищ лишится жизни.

Спиноза послушно остановился.

— И что будем делать? — тихо спросила Маркасса. — Я могу к ним выйти. Это же… это же наши…

— Наши! — зло усмехнулся Хорригор. — Кому наши, а кому и наоборот.

— По-моему, Кася… э-э… Маркасса дело говорит, — заявил Обер. — Только выйду я. Попробую объяснить, что к чему. От постсержанта они, видимо, ничего не добились. Или подобрали где-то спящего после перебора и сюда приволокли. И о тебе скажу, Хор… ну, подготовлю Аллатона. Но ты уж постарайся держать себя в руках. Зачем нам трупы? И потом, они ведь запросто могут свернуть шею постсержанту. Дело давнее, Хор, а выяснение отношений ни к чему хорошему не приведет. Нам же с ними тут жить, они ведь, наверное, тоже отсюда выбраться не могут. — Он подошел к тяжело дышащему иргарию и положил руку ему на плечо. — Ну что, убедил я тебя?

Хорригор еще раз бросил мрачный взгляд на экран. Там все стояли неподвижно, как на картине (вернее, Коваржек все-таки висел), и смотрели на розовую громаду супертанка.

— В какой-то религии говорится, что нужно прощать тех, кто причинил тебе зло, — повернувшись к иргарию, подал голос Тангейзер. — Ну, не постоянно, а хотя бы раз. Что было, то было, ничего ведь не изменишь.

— Умение прощать — это признак благородства, — заметил Тумберг. — А в вашем благородстве, господин Тронколен, я ничуть не сомневаюсь.

Хорригор угрюмо усмехнулся, но лицо его все-таки немного смягчилось.

— Я смотрю, тут сплошь миротворцы собрались, — проворчал он. — «Нужно прощать»… «Признак благородства»… Есть, между прочим, и другие религии. Властитель мира Ондрурбондрур, например, рекомендует не прощать врагов, а делать так, чтобы они не смогли больше причинить тебе зла. И насчет благородства тоже можно поспорить и привести примеры… — Он расправил плечи и выпятил грудь. — Но я не буду. И не потому, что я простил этого пандигия. Просто я, во-первых, прагматик, а во-вторых, умею справляться со своими эмоциями. Способности у Диондука не хуже, чем у меня, и, возможно, объединив усилия, мы сумеем выбраться из этого мешка. Так что мы будем временными союзниками, а уж когда выберемся… Если выберемся… — Иргарий запрокинул голову и мечтательно закатил глаза.

Но тут же вернул ее в прежнее положение, обвел всех суровым взглядом и заявил:

— Я подам на него в суд. И потребую компенсацию.

— Вот это по-цивилизованному, — удовлетворенно сказал Шерлок. — Я в вас не ошибся, господин Тронколен! Надеюсь, сотрудничество с господином Диондуком поможет всем нам.

Дарий взглянул на пандигия:

— Давайте, Уир, идите. Растолкуйте ему все поподробнее и заверьте, что стрелять мы не собираемся. Но знайте, они под прицелом, так что в обиду вас не дадим.

— Пандигий с пандигием всегда найдет общий язык, — бодро произнес Обер и направился к выходу.

— Бенедикт, включи динамики, — приказал Силва.

— Включил, командир.

Один из воздушных разведчиков уже успел незаметно проскользнуть за створки ворот и теперь, зависнув под потолком, показывал картинку. Широкий тоннель уходил вдаль, его гладкие стены светились, так что все было хорошо видно. Они казались монолитными, но, судя по данным сканирования, в них скрывались проходы. Остатки расы древних пандигиев, несомненно, имели все возможности для того, чтобы не прозябать в недрах горы, а устроиться там с комфортом. Двое в желтом оттащили Коваржека от входа, усадили на пол, прислонив спиной к стене, и облегченно выпрямились. Постсержант, судя по всему, продолжал пребывать в невменяемом состоянии.

На другом экране появилась высокая фигура Уира Обера. Его серый плащ очень походил покроем на плащ Аллатона, только не переливался волнами, от которых рябило в глазах. Обер сделал несколько шагов к замершему главе силы Пан, остановился, и из динамиков танка донесся его голос:

— Приветствую тебя, Аллатон! Я Уир Обер, тоже пандигий, только родился гораздо позже тебя. Я пришел с миром от имени всех тех, кто, как и вы, застрял на этой планете. У нас и в мыслях не было причинять вам какой-либо вред. Мы просто стремились к общению. Если не возражаешь, я расскажу тебе, кто мы и что здесь делаем. Я безоружный.

— Не возражаю, — чуть помедлив, произнес Аллатон.

Он, как и Хорригор, понимал любые языки и мог общаться на них без проблем. Голос у него был мягкий и не очень выразительный, а вот лицо прямо-таки кричало о том, что древний враг Хорригора безмерно удивлен.

И было отчего.

Обер распахнул плащ, показывая, что под ним нет никакого оружия, и вновь зашагал к соплеменнику. Двое в желтом напряглись и подошли поближе к своему начальнику. Однако Аллатон отослал их назад, кивком указав на Коваржека: присматривайте, мол, за ним, а я и сам справлюсь, в случае чего. А потом, словно для демонстрации своих возможностей, повел рукой вдоль стены тоннеля, и там почти мгновенно образовался выступ, достаточно широкий и длинный для того, чтобы на нем можно было усесться вдвоем. То ли там находилась скрытая доселе скамейка, то ли предводитель силы Пан умел вытворять и такое. Этот выступ заслоняла снаружи не до конца раздвинувшаяся створка ворот, но те, кто остался в танке, видели его благодаря затаившемуся в тоннеле воздушному разведчику. Остальные диски рассредоточились вокруг террасы и ничего угрожающего не фиксировали.

— Неплохой трюк, — пробормотал Хорригор даже, кажется, с еле заметным одобрением. — И не жалко ему силы тратить…

— Мастерство не пропьешь, — вновь повторил Тумберг максиму Хорригора.

— Просто сидя разговаривать удобнее, чем стоя, — высказала свое мнение Маркасса. — Меньше ждешь пакости от собеседника.

— Или возраст не позволяет долго находиться на ногах, — язвительно добавил Хорригор.

Появление его давнего врага сказалось на иргарии отрицательно — он буквально на глазах превращался в желчного субъекта. Хотя в этом не было ничего удивительного.

Аллатон сел первым, на дальнем от входа конце скамьи, Оберу достался ближний. Полуобернувшись к победителю иргариев, Уир начал повествование. Воздушный разведчик позволял слышать его пятерым участникам экспедиции, остававшимся в танке. И самому Бенедикту Спинозе.

Уир Обер оказался рассказчиком, ничуть не уступающим в красноречии вождю роомохов Орху Кууну. Разве что он не пел и не злоупотреблял цветистостью, а просто подробно излагал все, что нужно было для полной информированности Аллатона и двух желтых, забывших о постсержанте Коваржеке.

И, как оказалось, зря забывших.

Троица подгорных жителей, поглощенных повествованием Обера, не заметила, что сидящий у стены полицейский стал подавать признаки жизни. Шевельнул плечом… Сжал и разжал кулаки, словно проверяя собственные возможности… Бросил взгляд на своих стражей… Чуть подтянул правую ногу… В следующее мгновение эта нога сыграла роль древнего сельскохозяйственного орудия для срезания травы и всяких злаков. Такими злаками, в данном случае, стали оба пандигия в желтых костюмах. Тяжелый ботинок Коваржека врезался сбоку в низ голени сначала одному, а потом, продолжая движение, другому, и стражи рухнули, как подрубленные. Точнее, как подкошенные. Постсержант тут же подскочил к первому, вцепился в длинные волосы на затылке пандигия, приподнял его голову и с размаху припечатал желтого лицом к каменному полу. Такая же участь постигла и второго беднягу, обеспечивая обоим стражам продолжительное пребывание в бессознательном состоянии. Аллатон только и успел, что повернуть голову на шум, а Коваржек уже ринулся к нему. И тут чудеса реакции проявил Уир Обер, которого постсержант, кажется, не узнал. Он успел вскочить со скамьи и заслонить собой еще ничего не сообразившего Аллатона. Коваржек врезался в Обера всем своим массивным телом, тот спиной упал на Аллатона, придавив его к стене, но перед этим успел крикнуть: