Юрий Никитин - На пороге

Когда пересекли черту, отделяющую их район от Чайна-тауна, а затем и района Калмыкбада, сказала с облегчением:

– Все, вырвались. А раньше это был самый мирный народ… Самыми крутыми были узбеки. Таджики у них пребывали почти в рабстве… Давно, в Средние века.

– Скинули оковы, – согласился я. – Проезжай лучше по Темирлановской. На перекрестке Мари Люпена авария и затор…

Она зыркнула на меня зло:

– Чего так решил?

– Интуиция блестящего ученого, – объяснил я скромно, – и точный математический расчет. Там не было аварии четыре года, семь месяцев и двенадцать дней, что вообще-то рекорд для этого перекрестка. А если учесть атмосферное давление, протуберанцы на Солнце и свирепый муссон с пассатом, то…

Она прервала:

– Хорошо-хорошо, заткнись!.. Сам хоть понимаешь, что несешь? Или прикалываешься? Муссон с пассатом! Я в школе географию тоже проходила.

– Обожаю умных женщин, – сказал я льстиво. – Особенно в форме. Ты в следующий раз надень ее в постель, хорошо?

Она покосилась зло.

– Хочется поглумиться над властью?

– Ну хоть так…

– У меня нет формы, – отрезала она, – Я детектив, а не уличный постовой.

– Жаль, – сказал я с огорчением, – а так хотелось бы кому-нибудь сказать, что имел я эту власть… ну ты поняла.

– Мечтай, – ответила она недобро. – Как только возьмем главного гада, тебя посадим с ним вместе в одну камеру, а потом в Сибирь белых медведей пасти, стричь и собирать удои.

– Понял, – сказал я. – Значит, в моих интересах всячески затягивать поимку и арест главного гада. Езжай сейчас по…

Навигатор пискнул и сказал торопливо:

– Неожиданная авария на Мари Люпена!.. Рекомендую сменить маршрут. Проехать можно по Темирлановской…

– А потом через площадь Улугбека, – добавил я. – А то на Темирлановскую попрут все, надо из потока вовремя выйти.

Она покосилась на меня с подозрением уже не только в глазах, но и на лице, крутнула руль, автомобиль послушно нырнул в проходной двор, а там, лавируя между домами, выскочили на улочку к площади Улугбека.

– Почему Володарский? – спросила она. – Если человек стал вегетарианцем, бережет здоровье, то, по-моему, он меньше всего готов к преступной деятельности.

– Люблю власть, – сказал я с одобрением. – Такое выдает, что любой грузчик тоже начинает умничать и указывать президенту, куда крутнуть штурвал.

– Я не президент, – огрызнулась она. – Так почему?

– Ты про ускорения прогресса слыхала? – спросил я. – Такое слово, как «экспонента», знаешь?

– Это про индийского мудреца, – сказала она, – что на шахматную доску зернышки клал, на каждое в два раза больше?

– Сообразила, – ответил я. – Вот так сейчас развивается и наука. Вся. В смысле, всякая. И железнячники, и мокрохвосты. Те и другие уверяют, что бессмертие будет достигнуто. Только железнячники уверены, что бессмертие достигнут с помощью металлических имплантатов, а мокрохвосты – через изменение генетического кода.

Она буркнула:

– И что?

– Сразу прикидываешь, – сказал я мирно, – какая будет преступность и будет ли вообще? Преступность, конечно, будет, хоть снизится вовсе до минимума. Да и зачем рисковать, если уже заполучил самую высшую ценность – жизнь до бесконечности!..

Она фыркнула.

– Это счастье?

– Счастье, – ответил я серьезно.

Она презрительно прищурилась, взглянула свысока.

– Ты так боишься умереть?

– Боюсь, – ответил я честно.

Она сказала с тем же презрением, но и чуточку удивленно:

– И даже не стыдишься признаваться? Какой же ты мужик?

– Я не мужик, – возразил я с достоинством. – Это у вас там в полиции одни мужики. Даже если в юбках.

– А ты кто?

– Мужчина, – пояснил я. – Это чтоб тебе было понятнее. Как-нибудь почитаешь на досуге о разнице между мужиком и мужчиной. Хотя вроде бы оба самцы, но разница как между небом и землей. Ладно, как между плотником и столяром, это чтоб тебе было понятнее.

Она поморщилась.

– Ты не увиливай. Почему не стыдишься?

– А уже нет надобности, – пояснил я. – Раньше, когда все обязательно склеивали ласты, выбора не было, и нужна была философия, оправдывающая неизбежность смерти. И все мировоззрение было подчинено тому, чтобы раз уж нельзя стать бессмертным, то нужно принимать смерть гордо и с достоинством. Желательно в красивой позе, с улыбкой. Так, впрочем, и делалось во все века и во всех культурах. Даже последние слова придумывали заранее, чтобы сказать в час смерти, а потом красиво помереть.

– Ну-ну, – поторопила она.

– Что «ну»? – спросил я с неудовольствием. – Что непонятно?.. Люди не просто скоро перестанут не умирать, а это случится на протяжении нашей жизни. Если ничего не случится, то еще можем успеть!.. Тебе сколько лет?.. Ладно-ладно, молчу. Прости, я посмотрел на твой бицепс в пятьдесят сантиметров, потому и спросил. Чего нам, мужчинам, скрывать возраст?

– У меня сорок два, – ответила она, – что даже для мужчины хорошо. У тебя вроде бы меньше тридцати?

– Тридцать семь, – ответил я с обидой, – глазомер тебя подводит.

Она ухмыльнулась.

– А чего обиделся? Ты же ученый, тебе на физические данные начхать. Значит, страшно смерти?

– Кому не страшно, – ответил я так же серьезно, – тот дурак. Хуже того, животное. Животное не страшится смерти, оно страшится гибели. Животное не понимает, что от старости тоже умрет. А человек должен понимать, что все его знания, весь опыт, все-все исчезнет вместе с ним. Это и для общества катастрофа… ну, не полная, прогресс все же идет, но представь себе, если бы великие ученые не умирали в свои шестьдесят лет, а жили хотя бы сто-двести!.. Да и не только великие… Сейчас знаний столько, что учиться приходится до пятидесяти, а там только начинаешь брать разгон, как приходит за тобой смерть и говорит: мало ли что ты уже почти готов создать лекарство от рака и от всех болезней!.. Пришла пора ложиться в гроб.

Она буркнула:

– То другое дело. Одно – жить до ста или даже двухсот лет, другое – быть бессмертным! Я уже говорила, бессмертной быть не хочу!

– А кто неволит? – спросил я. – Как надоест – убейся о стену. Или прими йаду. Прыгни с крыши. Утопни. Да как угодно!.. Твое право. Бессмертие для тех, кто хочет умереть тогда, когда сам изволит, а не когда природа скажет.

– А-а-а-а, – протянула она, – ну, на такое бессмертие я согласна…

Я посмотрел на нее с ухмылочкой.

– Спасибо.

– Что? – спросила она настороженно. – Что опять не так?

Я отмахнулся.

– Да все так. Все-таки прогресс. Есть вообще настолько тупые, что доказывают с пеной у рта, что умирать хорошо и необходимо. Не только для прогресса, но как бы и человеку.

Она нахмурилась, подумала.

– Для прогресса еще понимаю… для эволюции, в смысле, а как для человека?