Валерий Волков - Блатные из тридевятого царства (СИ)

В родительский дом Евсей идти отказался. Потащил меня через весь город в избушку бабки.

-- Отцу едино, Фраер я или лох, так приласкает -- свету белому не возрадуешься.

Старая ведьма ни о чем не спрашивая, постелила на русской печи. Евсей, уставший от волнений беспокойного дня, отвернулся к стене и сразу засопел. Выждав, я осторожно соскользнул вниз. Нашарил одежонку и на ощупь стал красться к двери.

В темнице я раз тридцать пытался заставить заклятье работать. Бесполезно. Оставался последний шанс, добраться до яблони в саду старосты, где меня повязал Лабудько. Вдруг сотворится чудо.

-- Не ходил бы ты никуда, -- ласково попросила ведьма. -- Чего ноги зря топтать.

Наверно я и ожидал чего-то такого, поэтому ответил сразу, без заминки:

-- Отпусти меня, бабушка.

-- Чую в тебе силу большую, но понять не могу. Росточком вроде и не обижен, да не богатырь. И кулаки той крепости, что у наших парней не имеют. Тоску еще в тебе чую, гложет она тебе. Эта зараза почище всякой хвори будет, как пристанет к человеку, так считай, пропал. Гони ее. Живи настоящим, не думай ни о будущем, ни о прошлом. А коль собрался -- ступай. Только не через городские ворота, они уж закрыты, стража не выпустит. За моим огородом в стене лаз. Дойдешь до ручья и вдоль бережка, его держись. Звуков ночных не бойся, то птица, нечисть давно извели.

Не простившись, не сказав спасибо, я бросился бежать. Сердце бешено колотится, что-то давит его внутри.

Ручей довел до пшеничного поля. Ускоряю шаг, налитые колосья хлещут по рукам. Слева, учуяв, лает чей-то пес. Иду на голос. Через сотню метров упираюсь в забор крайнего дома. Беру правее и выхожу на главную улицу. Дом старосты мало чем отличается от других, но я его узнаю сразу. Лезу через ограду. Яблоня стоит там, где ей и положено, если проход между мирами существует, то он именно здесь. Иначе как объяснить бездействие заклятия? Иначе как я попаду домой?!

Достаю измятый лист. Сам себя подбадриваю: "Вперед! Надежда умирает последней!" Не торопясь, основательно выполняю весь ритуал и закрываю глаза...

Всю жизнь нам твердят -- слушайтесь старших! Говорила же ведьма -- сиди дома. Нет поперся. Не разверзлась земля, не померк свет в глазах. Все осталось по-прежнему и дом старосты, и сад с яблоней.

Сначала считал до ста. Потом рвал зубами кору. Надкусал все яблоки, до которых смог дотянуться. Пару раз пнул по стволу, словно яблоня в чем-то виновата.

Безусловно, когда человек рождается идиотом, какую-то ответственность несет и природа, но когда он им становиться...

До избушки колдуньи я добрел под утро. Бабка Агата даже не взглянула в мою сторону, словно я и не уходил. Стуча мисками, она собирала на стол.

Потоптавшись на пороге, я уселся на лавку. Хотелось спать, веки словно клеем намазаны, так и норовят сомкнуться, но старуха предостерегла:

-- Не спи, милок. Не ровен час, стрельцы прибегут. Старобок нынче сам не свой. Покудова охотой развлекался, какие-то супостаты терем его обокрали. Одних ковров и прочей рухляди ценной два воза вывезли. А главное корону княжескую сперли, там одних каменьев драгоценных на тысячу рублей. Не гневите князя, явитесь, как указано. Стрельцы который день по городу рыщут, да толку ноль. Палач от плахи не отходит, ждет, как лихоимцев изловят.

Потягиваясь и зевая, слез с печи Евсей. Ведьма засуетилась пуще прежнего, оно и понятно, не каждый день внука в штрафники провожаешь. Позавтракали блинами со сметаной. Попрощались. Колдунья, улучив момент, шепнула мне:

-- То, что огонь печали затушил -- правильно. Спокойствие на душе пуще всякой девки хранить и лелеять следует. Светлый ум, да доброе сердце не раз службу хорошую сослужат. -- Ведьма примолкла, старческий взгляд метнулся в сторону, но она продолжила: -- Странный ты, одно слово -- пришлый. Смерти твоей не нашла и в живых не видела. Беды скоро не жди, а лихо будет...

На том и простились.

Почти в отличном расположении духа я покинул гостеприимную избушку ведьмы. Наступая на пятки, следом плелся Евсей. Боевой пыл Фраера к утру несколько угас. Да и чего ждать от человека, если святое для каждого гражданина чувство патриотизма, заменяют отцовские вожжи. Нет, орденоносца с него не выйдет, не то воспитание, чтоб с именем Старобока на устах погибнуть.

Несмотря на ранний час, столица бодрствовала. Скрипят на ухабах крестьянские телеги, вовсю горланят петухи. Бодрым шагом мы чинно выходим на центральную улицу. Впереди шумит сотней глоток рыночная площадь.

Евсей, порывшись в карманах, нашел медный пятак. Подскочил к разрумяненной тетке и принялся бойко торговаться. Догнал он меня с пучком пестрых лент.

-- Это еще зачем?

-- Примета есть, -- начал сбивчиво разъяснять Евсей, -- бабка сказывала. Пятак даже специально в карман сунула. Ежели ленту перед походом дивчине незамужней подарить, то живым из любого похода вернешься. Только отдавать надо...

Он не договорил. Из переулка вывернула молодуха в цветастом платке и, расправляя на ходу складки сарафана, сунулась в торговый ряд. Евсей припустился за ней, присвистнув на ходу:

-- Вроде ничего! А, Пахан!

Не знаю чего он ей наговорил, но ленту красавица взяла. Видать Фраер не только с ямщиками беседовать умел, но и к женщинам подход знал. Вот стервец, везде успевает. После этой встречи Евсей заметно приободрился. Довольный взъерошил чуб и, поднимая тучу пыли, пустился в пляс.

Прохожие обходили нас стороной, крестя на всякий случай лбы. Наконец Фраер угомонился. Пошли дальше. Евсей нашептывал:

-- Не спи, Пахан. Идти уж недалече, а ты не одной ленты не подарил. Смотри, какая краля пошла! Грудь не обхватить, в плечах узка, глаза -- что блюдце, под юбкой кость широкая...

-- Да иди ты! -- огрызнулся я, не представляя, что делать. Разберись так слету в местных традициях.

Евсей заартачился. Начал спорить. Переживает парень за меня. Бабкины слова для него не пустой звук. Но не успел Фраер сказать и пары слов, как пришлось заткнуться обоим.

Огромный конь вороной масти, закусив удила, взвился пред нами на дыбы. Еще мгновенье и копыта втоптали бы нас в землю. Спасибо всаднику, успел осадить жеребца.

От испуга у меня пот на лбу выступил. Да чего уж... Сами виноваты. Раззявили варежки на проезжей части, глазами девок раздеваем. Евсея вовсе столбняк прошиб, глаза на выкате, рот открыт, по щекам изморозь. Поставь на постамент -- готовый памятник, только табличку соответствующую подбери. Пришлось выкручиваться одному.

-- Э... господин хороший, -- замямлил я, -- полегче бы, неровен час и дорожно-транспортное происшествие сотвориться может. Мы, конечно, сами не того, но все же...

-- Это точно, -- ответил мне рассерженный женский голос. -- В здравом уме люди под лошадь не бросаются.