Валерий Волков - Блатные из тридевятого царства (СИ)

Дьяк, поранив губу, вытащил кулак назад.

-- Говори, родной! Говори! Мне умирать никак нельзя. Все стерплю!

-- Надо раздеться до гола, найти муравейник, сесть сверху и медленно, очень медленно, -- повторил Евсей, грозя пальцем, -- досчитать до тысячи. Муравьиная кислота любую заразу растворяет.

Не дослушав Фраера, Ивашка начал скидывать рясу. От созерцания духовных мощей меня избавил приказ Лёньки -- незамедлительно пожаловать к командирскому шатру.

Граф, заложив руку за отворот импортного кителя, встретил меня вопросом:

-- Стало быть, ты и есть -- тот самый Пахан?

-- Так точно! -- рявкнул я.

-- Дьяк докладывал ты на бунты горазд. Мужичье сиволапое с толку сбиваешь. Против Князя недоброе замышляешь.

-- Господин граф, -- перебил я Лёньку, -- кого ж вы слушаете. Ивашка рассудком тронулся, заговариваться стал, посмотрите сами.

Дебил глянул и обомлел. Прямо на нас, бренча телесами и сметая все на своем пути, бежал голый дьяк. Сделав круг по лагерю, он скрылся в березовой роще. Истошный крик, похожий на рев медведя после зимней спячки, всполошил всю округу. У бедного полководца волосы встали дыбом.

-- Это он чего?

-- Говорю же, умом тронулся, -- напомнил я, -- такой крестом по голове вдарит и не спросит "досточтимый" ты или просто "сиятельный". Ему теперь по барабану, княжеская особа пред ним или крестьянин какой.

-- Да, да, -- кивнул Ленька. -- Я слышал о такой болезни, умно как-то именуется, шизофренемия что ли, не излечима к тому же.

-- Шизофрения, граф, для него не заболевание, а выздоровление.

-- Поймать, связать и сечь! Нет. Поймать, сечь, связать! Пороть, связать, а затем поймать! -- Разволновался племянник Старобока.

-- Будет сделано! -- Радостно гаркнули из темноты кореша.

Я вернулся к шалашу и с удовольствием помог корешам допить оставшееся вино. Но чудесный напиток пьянил и веселил меньше, чем доносившиеся из лесу крики дьяка. Лесные муравьи в пище не привередливы, им, что гусениц поедать, что задницу духовной особы обгладывать.

Через два часа вопли пошли на убыль. Пару раз воздух сотряс особо напряженный и много октавный рев, а потом все стихло. Дьяк из березняка так и не появился. Толи пришелся по вкусу муравьям, толи сам, осознав жизнь свою неправедную, решил заделаться великомучеником и в ореоле святого покинуть грешную землю. В последнем я сильно сомневался. Ангелочек с Ивашки такой же, как с Лёньки -- Суворов.

Костер почти не дымит, яркое пламя выхватывает из темноты безмятежные лица моих друзей. На душе легко и спокойно. Как не странно предстоящий поход корешей не пугает. Смотрю на них и стараюсь выкинуть из головы лишний мусор. Будет день, будет пища, а коль начнутся перебои с едой, примемся голодать, впервой что ли!

Неясная тень выступила из темноты и заметалась вместе с пламенем.

-- Кондрат Силыч, тебе чего? -- привстал Евсей.

Собутыльник Старобока не торопился с ответом. Степенно, как и пристало человеку его возраста, он присел на влажную от росы траву, разгладил бороду и заговорил:

-- Я вот чего, хлопцы, долго мозговал и так и этак, всяко думал, только что с бабкой своей не советовался. Возьмите меня к себе. В блатные, стало быть.

-- Ишь, куда хватил!

-- А на нарах у Кузьмича парился?

-- Посылки с кулебякой у тебя отбирали?

-- Голодом сиживал?

-- Ша!!! -- Рявкнул я, и еле сдерживая улыбку, поинтересовался. -- С чего это вдруг, дед Кондрат?

-- Глянется мне, как вы дружно живете. Друг за дружку держитесь, к прочему люду со всем сердцем. Паршивцев всяких на смех поднимаете, перед дураками спины не гнете. Одно слово -- по совести живете. Так что, Пахан, пиши в свою команду. Уважь старика.

Такое заявление смутило всех. Даже Евсей замешкался с ответом. Все уставились на меня.

-- Раз такие дела, то сообща и думать будем, -- нашел я выход, решив переложить ответственность на чужие плечи. -- Как сходка решит, так и будет. Дело серьезное, попрошу высказываться господа блатные.

Кореша подобрались, распрямились спины. Васька с Ванькой от напряжения раззявили рты. Впервые в жизни они осознали, что от их решения зависит судьба другого человека. Фраер подсел ближе к огню и предложил:

-- Для начала Кондрат Силыч расскажи о себе, все как есть, без утайки.

-- Что, прям, как на исповеди? -- переспросил дед Кондрат.

-- Ага, -- со значением кивнул Федор. -- Это тебе не с Князем бражку хлестать, коль в блатные метишь, будь добр обсказать все, а мы уж подумаем, чего дальше делать.

Кондрат Силыч достал кисет, свернул цигарку и сказал:

-- Слушайте коли так...

Автобиография Кондрата Крапивина рассказанная им самим.

Жизнь моя, как ведро -- то сливки в нем месят, то под помои норовят поставить. Бывало князь за ручку здоровается, а иной раз старуха рыло воротит.

Елизавета у меня только сейчас, по старости лет, на упыря походить стала, а раньше девкой видной была. На правый глаз не косила, покуда я ее валенком не приласкал. Грех-то, конечно, сознаю. Но зачем брагу курам в корыто выливать, никто ж ее не просил, сама додумалась. Через то все княжество надо мной потешалось.

Куры птица безответственная, чего они в алкоголи понимают? Склевали пойло, да они ж не я, фляги на всех хватило. Лапки кверху -- и поминай как звали. Петух, хоть и мужского пола, но то же слаб оказался, в один ряд с гаремом лег. Глянул я и слезой умылся. Брагу жалко, но и птицу, конечно, это ж сколько мяса за зря упилось в усмерть! Опять же -- яйца нести не кому. Дай, думаю, хоть пух спасу, в перину сгодиться, да и память какая-никакая о курятнике останется.

Ощипал, пока совсем не околели и пошел бабу валенком огуливать. Сильно не бил, нет. Так, два раза и успел всего приложиться, пока она коромысло не схватила. На счастье стрельцы мимо проходили, отбили. Малой кровью обошлось, всего лишь двоим служивым ребра успела сломать, потом коромысло переломилось. Раны на мне, как на собаке затянулись, а глаз ее чей-то не выпрямился, так и косит с тех пор.

Но это еще пол беды. К утру во дворе чудо сотворилось -- куры воскрешать начали. Первым петух оклемался. Доковылял до забора, а горланить не стал, видать с перепою в горле сухость объявилась. За ним и остальные наседки оклемались. А пера-то нет, так голышом и ходят по ограде.

Лизкина натура мне известна, чай третий год опосля свадьбы разменяли. Помню еще, картошка в то лето отменная уродилась, вот по ботве и ушел, от греха подальше. Коромысло-то сердешная давеча сломала, начнем кулаками ублажать и вовсе не очухаешься.

Чего ж, есть что порассказать, чай пожил немало. Всякого на веку видал. Коли по сей день на подвиги разные горазд, то про молодость и вспоминать нечего.

Сызмальства нраву я спокойного -- кроткого. Любого задиру спокойно укротить могу. Бывало, конечно, и сам по загривку получал, как без этого, но спуску редко кому давал, окромя Лизки конечно.