Валерий Волков - Блатные из тридевятого царства (СИ)

Дембель, все еще с полотенцем вокруг головы, соскочил с соломы, как с раскаленной плиты, глаза шире рта, а рот раззявил до пупа.

-- Вы чего!!! Вы как?

Если б знали, ответили б. Да спросонок голова туго работает. Одно ясно, Лёнька мерзавец руку к аресту приложил. Но как? Я уложился в минуту, рассказывая Кондрат Силычу о веселой побудке и марш-броске до темницы. Старик сорвал с головы полотенце, осенил грудь крестом и встал пред нами на колени.

-- Простите братцы, моя вина, я Лёньке шепнул, где телеги стоят.

Кондрат Силыча подняли и усадили на солому. Его рассказ добавил черных пятен в эту мутную историю. В камеру он попал как Фрол, стража мысли не допускала, что кто-то за кого-то может добровольно улечься на нары. Не первый год служат и в такие чудеса не верят. Все прошло как по маслу, да вот стеночка в камере была уже разобрана и никакого Лёньки, ни живого, ни мертвого в цепях не болталось.

Граф явился позже, как привидение -- под утро. Два сонных охранника запихали его в камеру и ушли досыпать. Вытирая слезы, Лёнька поведал Кондрат Силычу, как в склепе у него стресс приключился от страха, слюни кончились и вернулся разум. (Я так думаю на время, погостить).

Лёнькин разум выбрал для возвращения не самое подходящее время -- мы уже по степи мчались, а Ананий с подчиненными еще в камере прибывал. Лёнькин организм, став разумным, моментально отреагировал -- наложил в штаны. Запах просочился сквозь плохо пригнанные камни, охрана стала выяснять причину глобального изменения экологии и извлекла Лёньку на белый свет.

Едва явилась смена караула и выпустила всех страждущих на волю, Аркашка и Ёрик лично озаботились судьбой графа. Сначала велели сменить портки, а потом весь день и всю ночь графа вертели, крутили, старые штаны на голову одевали. К утру плюнули и решили отпустить на все четыре стороны, запретив под страхом смертной казни посещать уборные ближе, чем за километр от городских стен. Вот тут-то дед Кондрат и шепнул на ушко графу, где нас искать.

-- А через час и впрямь за Лёнькой пришли, освободили, -- закончил Кондрат Силыч.

От грустных размышлений голова шла кругом. Мы в темнице, Лёнька на свободе, хотя по логике должно быть наоборот, но факт вещь упрямая, против него не попрешь.

Ближе к обеду явился Ананий, голова опущена, спина сутулится. Закинул в камеру бурдюк с водой и заторопился назад. Я подскочил к решетке и крикнул вслед:

-- Господин старший надзиратель! Господин старший надзиратель!

Ананий нехотя повернулся и зло пролаял:

-- Ваш граф теперь старший надзиратель.

-- А ты кто? -- удивился Евсей.

-- Разжалован в охранники, -- сказал, как отрезал Ананий и смачно сплюнув, поплелся восвояси. Как мы его не звали -- ни разу не оглянулся.

Больше нас никто не тревожил до самого вечера. Запертые в четырех стенах мы изнывали от скуки, безделья и тревоги, но крепились и тревожные мысли старались гнать прочь. Ближайшее будущее ничего хорошего не сулило, какое тут может быть "счастливое завтра", если Лёнька стал старшим надзирателем.

Ванька с Васькой расчертили куском побелки стенку на квадраты и резались в крестики-нолики на щелбаны. Через час, с распухшими лбами, братья попытались привлечь к игре остальных, но желающих не нашлось.

Вместо ужина состоялся суд. С опухшими от дневного сна рожами приперлись Аркашка и Лёнька. Почесывая брюхо, Аркадий важно сообщил:

-- За успешно проведенную операцию по поимке особо опасных государственных преступников сиятельный граф Леопольд де Билл назначен старшим тюремным надзирателем, а так же, по совместительству, судьей, прокурором и адвокатом.

Лёнька, надувшись мыльным пузырем, гордо выступил вперед. В бесстыжих бесцветных глазах даже не пустота -- помойная яма. Парня понесло, граф по-барски потрепал Аркашку по щеке и надменно произнес:

-- А кое-кто не верил, что эти олухи припрутся меня спасать. Я их гадскую натуру до тонкостей изучил.

-- Будет тебе, будет, -- сморщился Аркадий. -- Давай суд вершить, а то жрать хочется.

Суд длился пять минут. Нас обвинили в измене и заговоре, в довесок -- членовредительство первых лиц княжества, а дальше и вовсе мелочи -- побег, мошенничество, кража и подготовка покушения на малолетнего князя. Вердикт -- двадцать плетей на брата и смертная казнь через повешение.

-- Приговор окончательный и обжалованию не подлежит! -- Громогласно объявил Лёнька и для пущей наглядности предъявил бумагу, подписанную княжеским опекуном начальником городской стражи Ёриком.

На шутку это не походило. С чувством выполненного долга Аркашка и Лёнька чинно удалились. В камере тишина, такой приговор не котлета, переваривается долго. Восемь пар глаз уставились на меня, как на икону. Еще немного и мироточить начну, не елеем -- слезами, в петле болтаться -- не пятнадцать суток сидеть.

-- Когда бежим, Пахан? -- деловито поинтересовался Евсей.

-- Мне думается, опосля ужина, пожрать в дорогу не помешает, -- предложил Подельник.

Меня не столько смутили вопросы и предложения, сколько интонации, с которыми это было произнесено. Никакой тревоги в голосе, полная уверенность, напрочь спокойные лица корешей. Головой об стену никто не бьется. Васька с Ванькой рисуют нолики с крестиками, словно смертный приговор их не касается. Меня псих разобрал, не ужели до крестьянских мозгов не доперло -- это всерьез, шансов вырваться ноль. Хотел разораться, да горло перехватило словно петлей. Усевшись на каменный пол, я привалился спиной к стене и обхватил голову руками.

Евсей поскреб подбородок и тоном, нетерпящим возражений, распорядился:

-- Пока Пахан думает, начнем, как в прошлый раз, с решеток. Шестерки, хорош стены портить, прутья гните!

Стараясь сохранить спокойствие, я стиснул зубы. Идиоты! Какая решетка! Можно подумать стальные прутья за сутки проржаветь успели. Тем не менее, Васька с Ванькой без лишних вопросов принялись за дело. Через минуту старший развел руками:

-- Бесполезно.

-- Я так и думал, -- задумчиво изрек Фраер.

На меня неудержимо накатывала истерика. Дальнейшие действия предсказать не трудно -- начнут простукивать стены. Ни у кого даже мысли не возникло -- найди мы еще хоть двадцать замурованных скелетов, это не поможет, в колдовство никто не поверит. В отработанный сценарий вмешался кузнец Сорока:

-- А ежели прутья подпилить?

-- Чем?!!! -- не выдержал я. -- Зубами!

-- Зачем же, -- смущаясь, ответил Сорока и вытащил из-за голенища сапога напильник.

-- Ты где инструмент взял, лишенец! -- сжимая кулаки, недобро поинтересовался Евсей.

-- Ну, это, -- покраснел кузнец, -- когда Аркашку в пыточной вязали я и спер. Полезная вещь, да и дорогая, в хозяйстве всегда сгодиться.

-- Да ты что! -- взорвался Фраер. -- А ежели б у тебя при обыске его нашли! Вот сраму бы натерпелись. Заруби на носу -- блатные без спроса чужие вещи не берут!