Владимир Ильин - Напряжение растет

— Это великая честь, — выдавил из себя Зубов-старший и медленно повернулся к выходу.

Только сейчас Паша отметил синие тени под его глазами, чуть подрагивающие руки еще неделю назад кажущегося несокрушимым отца.

— Папа, — заступил ему дорогу Паша и тревожно, вглядываясь в глаза, спросил. — Что случилось?

— Твой отец совершил большую ошибку. — Произнес тот, не поднимая глаза. — Но знай, что я приложу все усилия и всю свою жизнь, чтобы она не задела тебя.

— Да все будет хорошо! У нас ведь есть эти деньги, у нас есть еще корабли!

— У нас больше ничего нет, кроме твоей чести. — Отодвинул его в сторону Зубов и последовал на выход. — Ее удалось сохранить.

— Но-но… — С растерянностью пробормотал Паша, переводя взгляд со спины отца на мешки с деньгами.

Отчего-то выступили слезы, решительно стертые запястьем. Так не может быть! Его отец — самый честный и благородный из всех людей! А его слова — просто из-за усталости. Просто ему надо помочь, и он это сделает!

Паша бегом отправился за отцом, но догнал уже у самого подножия лестницы.

За короткое время взлетное поле слегка оживилось. Рядом с самолетом уже приставили гидравлический подъемник, и человек в технической робе дорисовывал черного двуглавого орла над гербом Зубовых.

От такого Паша сбился, растеряв весь настрой. В сердце поселилась возмущение и обида, а единственный человек, который должен был прогнать маляра от родовой собственности, старался даже не смотреть в ту сторону.

Стоило им спуститься, с вежливой улыбкой на борт поднялись незнакомцы, возглавляемые человеком в очках.

— Они и выигрыш заберут? — Дрожащим голосом спросил Паша.

— Все, что наше — теперь их.

— А все, что их? — Пытаясь найти справедливость, произнес сын.

— Встанет на нашу защиту.

— Но нам не нужна…!

— Нужна, — присев рядом, посмотрел на Пашу отец. — Тебе не нужно знать, почему. Не смотри на этих людей, как на грабителей и врагов, прошу тебя. Смотри, как на спасителей.

— Но я знаю, кто утопил наши корабли! — Невольно вырвалось в отчаянии.

И тут же Паша прикусил язык.

— Это тоже — не важно. — Прижал к себе сына Зубов. — Наверное, это даже хорошо, что случилось именно так. Плохо, что задело тебя.

— Что будет дальше?

— Служба, — серьезно посмотрели на Пашу отцовские глаза. — В доказательство твоей и моей чести.

— До конца жизни?

— Если повезет, да.

— И мы больше никогда не станем свободным родом?

— Глупый, — стер отец слезы с щек сына. — Мы с тобой вдвоем были семьей. А сейчас вся наша семья — тысячи человек. Только пока мы, как приемные. Нас, конечно, не станут обижать и не дадут в обиду никому другому. Но в наших с тобой силах сделать так, чтобы нас полюбили. И тогда все, что есть у клана, станет в том числе твоим. Это больше, чем у нас было и могло бы стать. И самое важное — мы сможем и дальше быть вместе…

Из последней фразы повеяло настолько сильной тоской, что нерешительные возражения и детские протесты вымело начисто…

А что ему было говорить? Что он не хочет, чтобы что-то менялось? Но его «не хочу» наверняка теперь тоже у новых владельцев…

— Превосходно! Наше сотрудничество начинается лучше, чем мы думали. — Раздался голос с высоты трапа.

Вниз спускался крайне довольный мужчина в очках, и на этот раз удалось разглядеть герб Черниговских князей.

— Ты молодец, — с силой и даже искренне пожал Паше он руку, спустившись. — Станция и комбинат тоже наши, а, капитан? — Подмигнул он.

— Деньги на вступительный взнос дал Самойлов Максим. Поэтому мы договорились, что главный приз достанется ему…. — Руку торопливо чуть сжал отец. — Господин. — Выдавил из себя непривычное слово Паша.

Тот было поморщился от услышанного, словно от зубной боли, но на слове «господин» смягчился и вернул улыбку.

— Полетишь к нам, в Москву? Столица, а? — Подмигнули ему.

— Полечу, — оглянулся он на всякий случай на отца и ответил на мгновение позже кивка.

— У князя двое сыновей как раз в возрасте вашего сына. — Обратился мужчина к Зубову-старшему. — После демонстрации столь недюжинных успехов, я буду рекомендовать Павла им в свиту.

— Это великая честь, — поклонился Зубов-старший.

— Пойдем к нашему самолету, юноша. — Мягко коснулась Пашкиного плеча рука.

— Уже сейчас? — Растерянно перевел он взгляд с отца на Черниговского.

— Разумеется. Нам с тобой надо тщательно готовиться к вечеру у его величества. — Улыбнулся тот. — Заучить вопросы, которые следует ему задать для пользы клана.

— А папа? — Дал себя повести Паша, но встревожился, заметив, что отец остался на месте.

— У твоего папы тут еще дела. Но он обязательно приедет. Надеюсь, он сможет гордиться сыном по приезду?

— Да, господин.

Паше досталось одобрительное похлопывание по плечу.

А за спиной скрипели ржавым невидимые заборы, огораживая высокой стеной то, что называлось «детство».

— …По данным службы спасения, возгорание началось на шестом этаже делового центра.

Камера показывает конусообразную высотку, объятую пламенем.

— Внутри здания до сих пор находятся более сотни сотрудников газового концерна «Синий ветер».

Кадр приближает верхние этажи с распахнутыми окнами, в которых видны люди, отчаянно машущие обрывками ткани, одеждой.

— Пожару присвоена высшая степень сложности, но из-за огромного количества машин, брошенных владельцами на обочинах, техника для тушения не может добраться до здания!

Камера берет крупный план, показывая подъездные дороги, блокированные статусными черными автомобилями, возле которых отчаянно сигналят грузовики пожарной службы.

— Городским властям следует задуматься о санкциях в отношении недобросовестных водителей… — Продолжил обеспокоенный голос девушки.

Гораздо ближе к зданию, сразу за «пробкой» из дорогих машин, стояли семеро человек, одетых неброско, но дорого.

Длинные плащи, надетые в связи с изменчивой осенней погодой, слегка распахнуты на груди. Аккуратные белые воротнички рубашек, выглядывающие у шеи. Шарфы, небрежно наброшенны на плечи. Будто одеваются у одного портного или по велению души исповедуют один стиль. Или это форма одежды, предписанная для работы.

Взгляды четверых из них рассредоточены по сторонам света, еще двое присматривают за окнами других высоток, коих в деловой части множество.

И только один взгляд неотрывно смотрит на огонь горящего здания.

Седой от возраста, с роскошной белой бородой, он беззвучно шепчет слова, одни и те же, раз за разом. Текут слезы по грубым щекам, выветренным после десятилетий нелегкой жизни. Морщины собираются в маску скорби, а руки сжимают белоснежную трость, проминая пальцами навершие до неожиданно сложной пористой структуры.