Лев Вершинин - Сельва не любит чужих

Серый берет!!!

Каждый имеет право попытаться заработать этот простенький на вид головной убор, но далеко не всякому под силу несколько раз подряд совершить невозможное. Недаром же на всю Галактику таких беретов насчитывается ровно двести семь, и счастливые обладатели их известны поименно.

Ни в списках «Котиков», «Аистов» и «Тюленей», ни среди «Цепешей», ни в рядах «Землероек» и «Носорогов» не числятся носители серого берета. Пятеро их в семитысячной Президентской Гвардии. Двое — в «Крокодилах», естественно, в черных, у старшего из фон Рюттеров, сумасшедшего Куно, более известного в узких кругах под детсадовским еще прозвищем Вурдалак. Один беретик, как известно, принадлежит (и, между прочим, по заслугам!) самому Папе Дэну, Его Высокопревосходительству Президенту Коршанскому, создателю, бессменному куратору и пожизненному командиру элитных подразделений. Еще один, по слухам, не так давно заработал наконец кто-то из «Компрачикосов», осуществив тем самым заветнейшее желание всего отряда. А сто девяносто восемь, извините-подвиньтесь, украшают на парадах бритые головы «невидимок» из спецгруппы «Чикатило», и это, что называется, медицински доказанный факт.

Эжен-Виктор усмехнулся краешками губ.

Как ни жаль, с сегодняшнего дня у группы будет одним беретом меньше. Ничего, когда-нибудь он все объяснит парням, и они не осудят. К тому же он, глава планетарной Администрации, уже давно вышел из возраста, когда хочется по-щенячьи форсить. А те, чье мнение для него действительно ценно… о, сними он с себя не то что берет, но и китель, и бриджи, и даже форменные, серые со стальным отливом трусы, эти ребята все равно знают и никогда не забудут, кто таков есть подполковник действительной службы Эжен-Виктор Харитонидис!

— Отныне он ваш, господин Баканурски. Носите его с честью…

Губернатор бережно натянул берет на шишковатую профессорскую голову, но руки медлили расставаться навсегда с привычной мягкостью нежнейшего серого фетра. Они расправляли его, подминали набекрень, по последней моде, так, чтобы лоб оказался самую чуточку прикрыт…

А когда все было сделано, Эжен-Виктор, ухватив героя за неширокие плечи, прижал его к себе и троекратно расцеловал в плохо выбритые щеки.

— Все, что могу, — повторял он, и голос его срывался. — Все, что могу лично…

Кукушка, выскочив из часов, сообщила:

— Ку-ку!

Время, отведенное на аудиенцию, истекло. Нет, не подумайте худого, подполковник охотно посидел бы еще, поболтал бы с понимающим человеком о прошлом, дочесал бы язык по адресу сумасшедшего Куно и его «Крокодилов», но… к сожалению, он не мог себе этого дозволить.

Ровно на час дня был назначен арест Генерального представителя Компании на Валькирии господина Штеймана А.Э., и хотя ордер выписали по всем правилам, положение Каменного Шурика было столь высоким, что акция могла бы и сорваться, не присутствуй на ней высший руководитель планеты.

Спасибо Грише! Если бы не он, настойчивый и упрямый, губернатор, вполне возможно, не отдал бы путных распоряжений секретарю, когда тот, доставив чай, покидал кабинет…

— Прощайте, дружище! — щелкнув каблуками, чуть поклонился носителю серого берета глава Администрации.

И вышел.

Успев с удовлетворением отметить: господин Баканурски настолько ошеломлен небывало щедрой наградой, что, кажется, все еще не может оценить, что же произошло…

Дудки! Он ошибся!

Профессор Баканурски не был идиотом. То есть в общем-то, конечно, был. Но не полным. Он понял все. И, будьте уверены, понял правильно.

Его, доктора искусствоведения, тонкую и воспитанную личность, ограбили среди бела дня, прямо в управе. Ограбили подло, холодно и цинично, пользуясь неоспоримым превосходством в физической силе и социальном статусе!

Боже, Боже, как же ты мог допустить такое?!

Мордастый выродок, строящий из себя большого начальника, решил зажать его, Анатоля Баканурски, законные креды. Больше того, он уже зажал их, отделавшись какой-то дерьмовой пилоткой и парой слюнявых поцелуев. И не отдаст! Ни за что не отдаст, даже если догнать и умолять, встав на колени…

Это — Валькирия, небеса которой беспощадны к слабым.

Кому, как не бывшему мэру Шанхайчика, знать это?

В вольном поселении профессору доводилось сталкиваться с людьми, глаза которых были похожи на осколки льда, как у губернатора. Даже на фоне прочей швали эти подонки отличались особой безжалостностью. Они способны были завалить человека ради пары-тройки чинариков, убивали и за меньшее, не испытывая никаких эмоций.

А здесь речь шла о кредах, и кредах немалых.

Анатоль Грегуарович представил себе эти креды, род-ные, кровные, заработанные, такие надежные и полновесные, и горько заплакал…

И секретарь, он же — старшина в отставке, выводя с помощью Егорушки из управы совершенно тряпичного, похожего на дешевую куклу посетителя, похлопывал его по плечу и понимающе покашливал в кулак.

Уж кто-то, а он, сверхсрочник, вояка до мозга костей, прекрасно понимал, что творится в душе у господина, побывавшего на аудиенции у Его Превосходительства!

Всякие вещи случаются с парнем, только что обретшим настоящий серый берет.

Некоторые напиваются до зеленых чертиков, другие идут по бабам, третьи ни с того ни с сего вдруг затевают игру в русскую рулетку…

Так что этот счастливчик еще более-менее смирный.

Подумаешь, зовет губернатора, требует взять обратно награду и вернуть какие-то креды.

Чушь, конечно. При чем тут креды? Вообще непонятно. Никакими кредами глава Администрации сроду не интересовался, это секретарь, проработавший с ним последние десять лет, может подтвердить хоть под присягой. А с берегом как раз понятно. Паренек считает себя недостойным. Ну и зря. Проспится, подумает и поймет: губернатор, он просто так ничего не делает. Ежели удостоил, стало быть, по заслугам…

— Выпил бы ты, брат, — отечески посоветовал старшина, уже уходя обратно к рабочему месту. — Вон тебе «Два Федора», иди, оторвись, вмиг полегчает…

Профессор проводил советчика неживым, ничего не соображающим взглядом.

Давно уже Анатолю Баканурски не было так плохо. Даже в Новом Шанхае. Там, при всех минусах, имелась все же некая определенность. А сейчас, оставайся у него силы анализировать, он сравнил бы свое состояние с той тупой безнадежностью, знакомой по временам, когда он петлял по Галактике, скрываясь от кровожадных мячиков с Говорр-Маршаллы…

Пусто было на душе. Бессмысленно. Бестолково.

И ничего хорошего не предвиделось в будущем. Ни в ближайшем, ни в отдаленном.

Мечта о рейсовике рассыпалась в прах.

В домик-бонбоньерку путь был заказан накрепко, там не жаловали неудачников.