Лев Вершинин - Сельва не любит чужих

Оставалось только поглаживать нежную ладошку.

И слушать.

Крис слушал внимательно. Медленно трезвел. И скрипел зубами, с каждой минутой все больше проникаясь презрительной ненавистью к этой самой Люлю. К волчице-матери, торгующей невинным телом собственного ребенка.

И какого ребенка!

Как же она могла пойти на такое?

Или у нее в груди вместо сердца — холодный камень, поросший волчьей шерстью?

Он не мог этого понять.

А Нюнечка не могла ответить.

Она ведь так любила маму и так верила ей, что поначалу просто слушалась, даже не думая, что мамочка может сделать ей плохо! Даже самое противное и гадкое она выполняла в точности, а потом, когда подросла и попробовала отказываться, мама начала бить ее, и привязывала к кровати, и морила голодом.

Услышав это, Крис закусил губу. С подобным ему чересчур часто приходилось сталкиваться в трущобах Семьсот Восьмого.

— Мразь, — сказал он, не сдержавшись. И Нюнечка, всхлипывая, доверчиво пересела к нему колени.

Она не может больше оставаться тут! Не может, не может!

Но куда же ей деваться? Не бежать же в одиночку. Она ведь пропадет, маленькая, беззащитная, совсем неопытная. А довериться первому встречному еще страшнее. Да и не нужен ей этот самый первый встречный! Ей нужен человек, которого она любит. Нет, нет, она, наверное, покончила бы с собой, у нее в комнатке уже припасены и моточек шпагата, и бритвочка, и много-много снотворного…

И если бы не знакомство с Крисочкой — Нюнечка именно так и сказала, и тут же, застеснявшись, опустила прелестную головку, — то в эту ночь, наверное, все было бы уже кончено. Навсегда…

Ближе к рассвету разговор иссяк. Молчание сделалось красноречивее слов. Заплаканная девочка доверчиво при-жалась к его плечу и задремала, забравшись с ногами на софу, а Крис, уже совершенно трезвый, сидел, боясь пошевелиться, и размышлял.

Нюнечкина исповедь взбаламутила душу до самых потаенных глубин. Но не удивила. Того, кто с девятнадцати лет до двадцати одного подрабатывал в полиции нравов Конхобара, едва ли удивит нечто подобное. Во время облав и проверок подпольных борделей Семьсот Восьмого Руби-младший набрался впечатлений на всю оставшуюся жизнь, а может быть, и на после. И люто возненавидел погань, жирующую на чужой беде. Не зря же липкоглазые сутенеры и толстомясые бандерши боялись Криса как огня. Он не брал мзды и не давал пощады.

А вот девочек Крис жалел. Ведь там, в потном аду, подчас попадались такие золотые девчонки! Добрые, нежные, готовые к самопожертвованию. Сумевшие пройти уму непостижимую грязь, но остаться чистыми, сохранив достоинство…

Крис Руби многое отдал бы за то, чтобы хоть чем-то им помочь. Но что он мог, нищий студентик-стажер? Разве что не вносить их имена в протокол. Или измордовать в кровь пару-тройку особо зарвавшихся «котов». И ничего больше. Он так и не спас ни одну из девчонок, не вытащил из дерьма ни Катюшу, ни Сонечку, ни Женю… И ему оставалось только бессильно сжимать кулаки, когда в новостях показывали очередное мертвое тело, выловленное речниками, а с экрана в душу укоризненно заглядывали знакомые, навеки опустевшие глаза…

Когда вороненая тьма за стеклами сменилась сивой предрассветной мглой, Крис принял решение.

Он, казавшийся многим знакомцам сухарем и педантом, на самом деле вовсе не был таковым. И холодность тона, и бесстрастность лица были, в сущности, всего лишь маскировкой, призванной скрыть от посторонних чуткую и ранимую суть. Недаром же мудрая фру Карлсон, урожденная фон Бок, частенько говаривала мужу, что столь чистым мальчикам, как их Крис, нечего делать в таком безнравственном болоте, как юриспруденция…

Возможно, фру Карлсон, души не чаявшая в постояльце, несколько идеализировала молодого человека, но по большому счету она, немолодая и бездетная женщина, знающая жизнь, была права.

Все продумав и взвесив, Кристофер Руби-младший перестал сомневаться. Эта случайная встреча устроена самим Господом. Всевышний дает ему шанс. Недаром же он. парень спокойный и сдержанный, готов хоть целую вечность сидеть неподвижно, лишь бы только ребенок, прикорнувший рядом, мог как следует выспаться!

Он увезет Нюнечку с собой, это решено окончательно и бесповоротно, и тем самым хоть немного искупит свою вину перед теми, кому так и не смог помочь когда-то. Да! Он, Крис Руби, заберет девочку у мерзавки, недостойной называться матерью, и у этой поганой планеты, не заслуживающей счастья иметь в числе своих граждан такое чудо, как его Нюнечка,..

Вот почему, информируя господина Баканурски по существу дела, молодой юрист не испытывал никакой гадливости. Хотя, разумеется, не на шутку изумился, опознав в искомом коротконогого лидера вчерашних манифестантов. В недавнем прошлом студент, он еще не утратил почтения к людям, обладающим учеными степенями, и никогда бы не подумал, что великий ученый способен так опуститься…

Но, повзрослев за прошедшую ночь, Крис понял и осознал: жизнь жестока, и ни у кого нет права судить тех, кто сломался, попав в ее беспощадные жернова.

— Таким образом, Анатоль Грегуарович, я уполномочен своим клиентом передать вам почтительнейшее приглашение его клиента нанести визит, а также и ключ-код, дающий право занять место в экстра-космоботе, ожидающем вас на третьей посадочной площадке космопорта "Валькирия-Центральная»…

Этими словами его миссия завершалась.

Но лицо доктора искусствоведения было до такой степени безучастным, что Крис обеспокоенно уточнил:

— Вы меня понимаете? Ответа не последовало.

Анатоль Грегуарович Баканурски никак не мог осмыслить услышанное. Слишком много событий свершилось всего лишь за несколько десятков минут, и сейчас все смешалось в его ошпаренном обидой и зноем мозгу. Под сводами пошедшего кругом черепа, взявшись за руки, плясали, притоптывали и прихлопывали ворюга-губернатор, его противная свинья в мундире, и предатель Егорушка, Нюнечка, столь вожделенная, и Люлю, такая постылая, и еще почему-то стая говорр-маршалльских мячиков, сверкающих всеми цветами радуги… Что тут можно было расслышать и что уразуметь?

— Повторить? — сочувственно переспросил Крис. Профессор судорожно закивал.

Ему показалось вдруг, что строгий парень с красивой кожаной (кредов пять, не меньше!) папкой под мышкой сейчас рассердится и уйдет. Поэтому он заставил себя сосредоточиться и вникнуть в каждое слово.

И хотя услышанное походило больше на добрую сказку, каких не бывает в жизни, с каждым мгновением профиль профессора становился все медальнее. Он верил этому парню, потому что всегда знал: когда-нибудь это обязательно случится…

Не могла Федерация забыть доктора искусствоведения Баканурски, и есть еще в Галактике люди, способные оценить вклад, сделанный им в культурную копилку человечества!