Иван Тропов - Шаг во тьму

Стемнело, когда я еще подъезжал к Смоленску. Зажглись оранжевые фонари, а город встретил меня морем огней и суетой машин.

Побежали привычные места. Я глядел на панельные дома, на их окна, приветливо сияющие огнями, и на душе становилось теплее… А у дома Гоша будет совсем хорошо. На той детской площадке сейчас самый час пик. Вечернее столпотворение. Бабушки с внучками, мамки с грудничками на руках и в колясках, скрип старых качелей и гомон пузатой мелочи… Жизнь.

Так захотелось это все услышать, что я выключил музыку и опустил стекло. Вот и их поворот. Объехать скверик, отделяющий их от дороги…

Шум машин позади стихал, а я ждал последнего изгиба дороги. После него гомон налетит радостной волной. Губы сами собой расползлись в улыбку, радостную до глупости, но я ничего не мог с собой поделать. Да и не хотел. Пусть. Иногда можно.

А потом я повернул, и деревья перестали загораживать дом и площадку.

Рефлекторно я вцепился в руль и сбросил скорость еще прежде, чем понял, что вижу. В первый миг мне показалось, что я лечу на глухую стену.

Я так привык видеть, как из-за темных ветвей выползает длинная пятиэтажка, полная ярких окон… Но сейчас не горело ни одного окна. Дом – черная стена на фоне темного неба.

Электричество отключили? Но два фонаря вдоль дома горели, освещая дорогу. Хотя подключены наверняка к той же подстанции, что и дом…

«Козленок» катился по инерции вперед, уже не быстрее пешехода. Я искал глазами красноватые отсветы свечей в окнах. Так всегда бывает, когда отключают свет.

Но их не было. Ни в одном окне.

И детская площадка…

Ближний фонарь хорошо освещал ее. Двойные качели, похожие на скелет повешенной кареты. Песочница, на синем бортике которой выстроились руины песочных куличиков. Горка с потертым днищем. Дорожка для лазанья на руках. Скамейки по кругу площадки.

Все на месте, но все какое-то не такое. Качели не скрипели, по бортику песочницы не стучали лопатками и на скамейках не судачили мамушки-бабушки. Никого. Совершенно. И ни зву…

Кусты между дорогой и домом вдруг качнулись и двинулись на дорогу. Прямо передо мной!

Я врезал по тормозам, совсем останавливаясь. И лишь через ужасно долгую секунду понял, что это не куст двинулся мне наперерез. Вспомнил. Как раз здесь, перед краем дома, в кустах есть тропинка. Но еще никогда с нее не бросались мне под колеса!

Женщина, тащившая за собой двух детей, шагнула с тротуара прямо под машину. Будто целилась.

«Козленок» скрипнул колодками и встал намертво. В каком-то метре перед ними.

Они не спеша, как ни в чем не бывало, переходили дорогу. Мальчик был ближе ко мне, он прошел мимо машины, едва не коснувшись бампера рукой, но даже не повернул головы. Глаза не скосил!

И его мамаша… И сестренка, совсем маленькая… Они шли через дорогу, будто вокруг ничего не было, будто они одни в целом мире.

Я сжал ручку, но так и не открыл дверцу. Злость и желание вылезти и рассказать этой мамаше, какая она на всю голову дура, пропало, как не было.

Они шли ужасно медленно. Все их движения были ленивые и заторможенные, словно они шли сквозь воду. И глаза как у рыб. Три сомнамбулы. С открытыми глазами, ничего не замечая…

Шоссе с летящими машинами осталось далеко за сквером, здесь было тихо-тихо, только едва слышно урчал мотор «козленка» на холостом ходу. В этой тишине я слышал, как они шаркают.

Женщина шла в домашнем халате. Пояс почти развязался, и из-под зеленого халата выглядывала бежевая комбинация, белели груди. На мальчишке были легкие шорты и рубашка, на девочке простенькое старое платьице – только для дома, донашивать. И все трое были в тапочках.

Я снова взялся за ручку и снова не открыл ее. Не решился.

Сердце гулко ухнуло и куда-то провалилось. Я узнал их.

Узнал, хотя это было и непросто. Ведь это лицо манекена – я всегда видел его живым. Оно было совсем другим! Темные, как маслины, восточные глаза всегда искрились, а в уголках смешливых губ пряталась улыбка. Тетя Вера…

Они прошли через дорогу перед машиной, так и не заметив ни меня, ни машины, едва не сбившей их. Тетя Вера вздернула руку, помогая Соньке подняться на бордюр, и они пошли по детской площадке. Шли прямо на песочницу, но едва ли видели ее. А если и видели, то не понимали, что это такое.

Когда бортик оказался прямо перед ними, тетя Вера перешагнула его, снова задрала руку, помогая Соньке преодолеть высоту, а потом они пошли прямо по песку, увязая, но едва ли замечая, что идти стало труднее.

Я наконец-то заставил себя нажать на ручку, приоткрыл дверцу.

Медленно, осторожно. Давя на дверцу вверх, чтобы не скрипнула металлом о порожек. Словно я был тут вором. Я боялся даже кашлянуть.

Я бы выключил мотор, если бы думал, что это сделает меня незаметнее, но почему-то мне казалось, что привлеку внимание, как раз если выключу. Это так заметно, когда какой-то звук, к которому успел привыкнуть, вдруг пропадает….

Тетя Вера перетащила Соньку через бортик песочницы, сбив два песочных куличика, и, все так же держа за руки, тащила детей дальше, к горке. У Сашки слетел один тапок, но тетя Вера этого не замечала. Сашка, кажется, тоже.

Очень медленно я вылез и выпрямился.

Тишина давила. Едва слышное урчание машины тонуло в этой тишине, как свет фонарика в дождливой ночи.

Пустая детская площадка, черный дом… Накатило необоримое ощущение, что все вокруг – и пустая детская площадка, и темный дом – это всего лишь странная декорация. Здесь никто не живет.

Ни одной живой души… А тетя Вера?

Я оглянулся на них, с ужасом понимая, что они кажутся мне механическими куклами, но никак не живыми людьми.

– Тетя Вера… – Я не узнал собственного голоса. Горло сжало. – Тетя Вера!

Не обращая внимания, они шли дальше. Медленно, но упрямо. Заводные игрушки, у которых вот-вот кончится завод, но еще не кончился, и они ползут последние метры, все медленнее и медленнее…

Я пошел следом, чувствуя, как ноги деревенеют. Споткнулся о бордюр, забыв о нем, чуть не упал.

Шум с дороги из-за сквера доносился сюда глухо, как сквозь вату. Пятиэтажка застыла справа безжизненной коробкой. Фонари отражались в темных окнах, я видел, что некоторые форточки открыты, но изнутри не раздавалось ни единого звука. Ни звяканья ножей и тарелок, так привычных в это время после возвращения с работы. Ни голосов, ни вечного бубнения телевизоров. Ничего.

Шагая и сам, как марионетка, у которой обрезали половину ниточек, на негнущихся ногах я догнал их. Поднял руку, чтобы взять тетю Веру за плечо… но не решился. Просто обогнал и зашел вперед.

Она смотрела в мою сторону, но сквозь меня. Кажется, она вообще не видела ничего вокруг. У Соньки и Сашки были такие же совершенно пустые глаза… Как лунатики. Не глядя по сторонам, ничего не видя перед собой. Ориентируясь лишь по тому, как двор остался в их памяти.