Кирилл Еськов - Rossija (reload game)

О плененном воеводе чуть погодя напомнил и торговый мужик Тимошка Сирдалуд, поставляющий в Кремль кисею и фряжское вино. Этот витиевато выразил такую мысль, что ежели вдруг как-нибудь так случится, что воевода Шестопалов на Москву возвернется, то, дескать, на радости такой он, Тимошка, снарядит телегу с бочатами такого вина, какого в Московии доселе и не пробовали вовсе. Воевода, оказывается, приходился ему кумом отчима… После небольшого нажима прояснилось, что именно через Шестопалова Тимошка и получил звание поставщика двора; каковое у него сейчас отбивают лихие люди с плохим товаром, маня дешевизною. Все надежды свои он возлагал на возвращение воеводы, который-де придет — порядок наведет и родича в обиду не даст.

«Это ж надо, — покачал головою про себя Годунов, — сколь многим сей никчемный Шестопалов, оказывается, родственник — да какой любимый!»

Тут как раз боярину, по заведенному дневному распорядку, настала пора облачаться в парадный белый охабень с кровавым исподом и являть светлый лик свой любящему народу. У Красного крыльца разворачивалась тем часом привычная сцена. Собрались людишки. Группа скандирования была еще вчера профилактирована и заряжена на позитив. Никаких неожиданностей не предвиделось.

Вот мелькнула в толпе знакомая рожа — волосья дыбом, морда в грязи, голые плечи в синяках: Николка, будь он неладен… Годунов, вздохнув, приготовился к обычной пантомиме. Сейчас юрод начнет орать, крутиться, выть по-волчьи, а кончит тем, что Богородица на небеси плачем изошла по какой-нибудь вдовице…

Но Николка удивил: не тратя времени на представление, он бухнулся на колени и восплакал на всю площадь:

— Батюшка-свет наш, Борис Феодорович! Век за тебя Богородице молить стану, дозволь только слово молвить!

Годунов опешил. Таких слов от Николки он отродясь не слыхал, да и никто доселе, пожалуй, не удостоился…

— Помолись за меня, бедный Николка! — со всей ласковостью ответствовал он. — И говори свое слово, ничего не бойся.

— Батюшка-свет наш Борис Феодорович! — громко и отчетливо повторил юродивый. — Христом-Богом молю тебя: вороти из ливонского плена воеводу Шестопалова!

— Че-ево-оо?! — Годунов ушам своим не поверил.

— Батюшка-свет! Вороти воеводу Шестопалова! — закричала баба в толпе.

— Вороти воеводу! — поддержал ее мужской голос. — Он за нас кровь проливал!

— Вороти воеводу! — грянуло со всех сторон. Работали четко, слаженно — но вот кто?

— Это — не наши, вот как Бог свят!.. — истово перекрестился рында и растерянно засигналил алебардою.

Группа скандирования подняла вой, свист, грёгот — но и сквозь него прорывалось: «Вороти воеводу!»

Оставалось одно — временное тактическое отступление.

— Разберемся! — закричал Годунов, успокоительно помавая тяжелыми рукавами охабня. — Разберемся!

— Вороти воеводу!! — грянуло в ответ.

«Вот так тАк… — переосмысливал ситуацию боярин, ретируясь с Красного крыльца. — Похоже, дело принимает социальный оборот …»

В Святых Сенях уже переминался с ноги на ногу начальник пиар-отдела, сильно сбледнувший с лица.

— Выяснить, что за люди! — бросил ему на ходу Годунов. — И справку мне по этому Шестопалову, немедля!

О Шестопалове он слыхал доселе лишь расхожее — «трус и дурак». Оказалось — дурак-то дурак, но свои полста в день всегда имеет , а главное — делится ими, не жмотничая, с присными и опричными; «трус» же он лишь в том смысле, что никогда не гробит своих солдат попусту, ради стратегических штабных причуд . Он имел привычку опаздывать к началу боя, в атаку и сам не лез, и людей особо не гнал, но зато к грабежу и дележке трофеев всегда поспевал в числе первых. За всё за это воины, понятное дело, почитали его отцом родным — а тут прошел слух, что воеводу можно выручить, и зависит это от Годунова. Кричальщиками же в толпе оказались сами стрельцы из Шестопаловского полка, выборные: «Пришли за воеводу своего постоять, с чадами и домочадцами, а на Николкины услуги они там всем полком шапку по кругу пускали».

Годунов только крякнул, чеша в потылице. Социальный оборот, как и было сказано , а главное — все стрЕлки переведены лично на него, и это, по-английски говоря, нот гуд …

Ближе к вечеру Годунову случилось зайти в бывшую Соборную палату, ныне — приемную Владимира Владимировича. Место это — мрачное, с заложенными кирпичом оконными проемами и закопченным потолком — боярин сильно недолюбливал, но дела есть дела. В данном случае надо было уточнить совместную позицию против пименовских, которые протянули лапы куда не следует.

Влад-Владыч пребывал в хорошем настроении. Вопросики порешали быстро и результативно. На прощание Борис Феодорович рассказал про Николку и прочих — умолчав только про Бельского.

— Рюсский народ гаварыт: нэ имэй ста рублэй, а имэй ста друзэй, — кивнул Цепень. — Это очэн правыльные слава. Шэстапалов — плахой ваэвода. А чэлавэк — хароший.

— Насколько я слыхал, — поморщился Годунов, — он трус и дурак, да и вор в придачу, если разобраться.

— Я нэ сказал — хароший чэлавэк! Я сказал — чэлавэк хароший. Это савсэм разные вэщи. Рюсский язык панымать нада! — наставительно воздел перст Влад-Владыч. — А нащот «дурак» — я тэбэ один умный вэщь скажу . Бываэт так: дурак, дурак — а умный. А бывает так: умный, умный — а дурак. Дурак-дурак при мнэ дэсят лет слюжит, а на кол нэ садытся. А умный-умный чэрэз нэделю ужэ на калу сыдыт и крычит. Горэ ат ума… — вздохнул он.

Последние слова старого вурдалака задели в боярине какую-то струнку. Весь вечер он ходил задумчивый, и не сразу заметил даже, что давешний окольничий пытается подать ему знак. В конце концов тот, не спросясь, подошел сам и шепнул, что есть серьезный разговор. Годунов удивился, но позволил отвести себя в сторонку.

— Наши все, — сказал окольничий, — челом тебе бьют: вороти воеводу Шестопалова! Насчет благодарности… осилим.

— Наши? — удивился Годунов. — А ты кто ж такой?

— Да сам-то я из Нагих, это верно, но как осиротел в три года — Шестопаловы меня в семейство свое восприняли: отец мой Димитрию Феодорычу, царство ему небесное, — тут окольничий с чувством перекрестился, — стрыйчичем доводился. А воеводе я — и вовсе побратим! Так матушка наша, Павла Петровна, велела кланяться и такие слова сказать: зашел бы ты, боярин, к ней на чай да на разговор интересный.

— Какая такая матушка? — не понял боярин.

— Воеводы, вестимо, — встречно удивился окольничий. — Кто ж Павлу Петровну не знает?

— И насколько интересен разговор? — решил на всякий случай уточнить Годунов. — Ко мне сегодня много кто подходил, да ерунду всякую сулили.

— Не сумлевайся, боярин, — вежественно поклонился окольничий. — То всё присказки были, а сказки-то еще не было. Говорю ж — собрали со всей родни, да люди хорошие подмогли. Не бумажками собирали, чай, а по-серьезному. Только вороти воеводу Шестопалова!