Денис Калдаев - Создатель [litres]

– Ты идиот, Декарт, – выпалила она с искренней злобой. – Ты никогда меня не понимал.

Она отложила книгу и в упор на него посмотрела.

– Напротив, – возразил Декарт. – Нас связывает наш сын, мы с тобой одно целое, два берега одной реки.

– Ты всегда был с ним груб, – прошептала она.

Послышался всхлип.

– Я любил его больше всех на свете, о чем ты говоришь, Джулия?

– Я пойду на Слияние, Декарт, – твердо сказала она.

Он молчал, пронзенный ее отчаянием.

С его руками происходило что-то неладное: пальцы нервно ощупывали то воротник, то манжеты серебристого одеяния.

– Я устала от тебя.

В таких случаях он обычно отшучивался. Но сегодня ему было не до смеха – его начинало трясти.

– Не слушай рекламу, – тихо сказал он.

«Она хочет стать слэпом – вот в чем беда».

– Устала от твоих домыслов! – продолжала она. – Это безумие. Только и занимаешься Маркусом, а его… его попросту нет и никогда не было!

Внутри него все заклокотало и вырвалось еле слышным, обиженным шипением:

– Это не так. – Он весь затрясся. – Маркус существует, ты же знаешь.

Джулия засмеялась, и этот смех оказался для него столь болезненным, будто ему в грудь вонзили и провернули нож.

Нет, если рассудить, Джулия не глумилась над ним – в ней просто не осталось веры.

– Сегодня я пройду процедуру, – сказала она. – По крайней мере, это может оказаться тем, чего я желаю, – смертью.

У Декарта возникла утешающая мысль: да, надо спросить ее, может, она и согласится.

– Пойдем к океану. Если тебе тяжело, нет ничего лучше, чем послушать музыку.

Невинная прогулка.

Он и не просит о чем-то большем. Можно обойтись и без молитв, даже без слов – лишь постоять на берегу, послушать волны да поглядеть на туманный горизонт.

Раньше, много лет назад, они ходили на пляж каждые выходные – за дальние Смуглые скалы, где поменьше народа. Они кланялись Океану, танцевали под его мелодии, а после сидели на ковриках, ритуально взявшись за руки. В особенности Декарт любил минуты заката – молчание, музыка, духовная близость.

– Это физика волн, Декарт, – ответила Джулия. – Обычная интерференция. Хоть и приятная на слух. Глупо ей поклоняться.

Ее голос был холодным, как лезвие бритвы.

Декарт тяжело вздохнул. Со стороны берега слышались нежные, щемящие переливы, смешанные с плеском волн.

– Маркус коснулся вод, и океан запел, – так говорил Декарту отец, – чтобы Остров процветал. Это святые воды.

Правда, гнетущая правда состояла в том, что Джулия окончательно отреклась от Создателя. Она, будто птица – несчастная, раненая птица, – падала из веры в полное, земное неверие.

Она закрыла лицо ладонями, начала тереть глаза, а затем вновь глухо произнесла:

– Как же я устала.

Счастье Декарт представлял геометрической фигурой. Секрет, на его взгляд, состоял в прочности равностороннего треугольника Декарт – Джулия – Создатель. Теперь же, когда сломалось ребро между Джулией и Маркусом, все стремительно рушилось.

– Меня съедает одиночество, – говорила Джулия, – я только рада раствориться в Массиве. Я хочу умереть.

– Не поддавайся эмоциям, – сказал он.

– Это взвешенное решение, Декарт. – Она смотрела на него с мольбой, глазами, полными слез. – Я устала… устала жить… повсюду ложь и однообразие. Я не знаю, каково это – стать слэпом. Да, возможно, это как смерть… Но так даже лучше – внутри меня пустота. Знаешь, мне показалось, что Слияние – это…

Она несколько секунд подбирала точное слово, наконец добавила:

– …это прекрасно. Может быть, это шаг в сторону истины.

Если бы Декарта спросили, кого он любит больше – Джулию или Создателя, он бы так и не смог ответить, он бы что-то бубнил про разные виды любви и дрожал от страха потерять обоих. Он продолжал безумно любить жену, будто она – единственная женщина на Острове, нет! – единственная женщина, когда-либо существовавшая, включая древние, «доостровные» времена, упомянутые Брахуром и первыми людьми.

– Ты фанатик, Декарт, – сказала она. – Фанатик своей первобытной религии. Прощай.

Убитый ее словами, он смотрел, как колышется от сквозняка входная треугольная дверь – влево-вправо, влево-вправо, наконец замирает, – и медленно закрыл глаза.

Руки опустились. Он долго стоял так, зажмурившись, с дрожью в коленях. Смысл, наполнявший его жизнь, исчез, как воздух из воздушного шарика.

Джулия шла в ближайший филиал Массива и плакала.

Сбежать из этого ада? Слияние казалось ей единственным выходом. Вытирая слезы, она вспоминала сына. Процесс запущен. «Еще немного, и я стану частью Массива», – мелькнула приятная мысль. Внутри нее все возликовало, на лице пробилась несмелая улыбка. Немного потерпеть, и все.

Одно она знала точно: после смерти Арти она разлюбила мужа. Он стал ей противен, как и его ублюдочная религия. Но за что она ненавидит его? Почему она так его боится? Она не помнила. Какой-то туман, тяжелая дымка скрывали те годы.

Конечно, когда Арти заболел, Декарт заботился о нем. Но что-то тут было не так. Джулия не понимала, в чем дело. Поведение мужа раздражало и пугало ее, более того, вызывало необъяснимую панику, преследовавшую ее многие годы.

«Скоро я буду спасена из плена, избавлена от этого кошмара».

Она подписала бланк, предложенный улыбчивой фиолетовоглазой медсестрой, и легла в капсулу. Внутри пахло дезинфектором. Джулия нетерпеливо закрыла глаза. К вискам прикрепили присоски, на лоб положили монету-датчик.

– Готовы? – донесся до нее мягкий баритон Массива.

– Да. – Она постаралась расслабиться и сделала медленный, глубокий вдох.

Вскоре она ощутила первые изменения. В голову стали проникать голоса. Это ее испугало и обрадовало одновременно.

Джулия медленно растворялась в Массиве. Поначалу она слышала хор и видела перед собой калейдоскоп экранов. Будто смотрела сквозь фасеточные глаза стрекозы.

В сознание стремительно ворвались старые, забытые воспоминания. Мышцы напряглись и задрожали, как туго натянутые канаты, дыхание стало прерывистым. Туман, обволакивающий память, начал рассеиваться. Ложная, искусственная память о болезни Арти сменялась настоящей.

Мир вспыхнул, сгорел и рассыпался на части.

Ее охватило чувство, будто ее внутренние часы остановились и время замерло. Слезы навернулись на глаза, губы дрогнули. За мгновение до полного растворения она закричала. Страшно, надрывно, в полную силу, как зверь, угодивший в капкан.

Но очень быстро экраны слились в один, произошла полная интеграция, и Джулия стала пластом Массива – одним из тончайших колец на спиле многовекового древа.

Декарт прошел в гостиную, опустился в кресло и несколько минут просидел неподвижно. Он часто дышал, как после бега, но дыхание восстановить не удалось.