Пэт Кэдиган - Искусники [litres]

Он продолжал что-то говорить, но она не столько слышала его голос, сколько чувствовала. Поначалу это было приятное чувство, удовольствие быть с ним, подобного которому она никогда прежде не испытывала.

Ощущение близости усилилось; вспоминая об этом позже, она поняла, что, даже уцепившись за его руку, все же стремилась отдалиться. И вдруг рука выскользнула из ее пальцев, и Джина зашагала дальше одна, без спешки, но довольно быстро.

Потом наступила долгая пауза – а может, и не долгая, трудно было судить, потому что ощущение времени куда-то пропало, – после которой она словно бы очнулась ото сна, больше похожего на кому.

ПРИВЕТ, МАРК.

Ему хотелось заерзать от удовольствия. Без этого голоса тут было так одиноко. Неясно, правда, где это – тут .

ХОТЕЛОСЬ БЫ, ЧТОБЫ ТЫ СДЕЛАЛ ДЛЯ НАС ЕЩЁ КАРТИНОК. ЕСЛИ НЕ ВОЗРАЖАЕШЬ.

Да с чего бы ему возражать? Ведь он только и мог делать, что картинки, разве они этого до сих пор не поняли?

НО НА ЭТОТ РАЗ МЫ БЫ ХОТЕЛИ, ЧТОБЫ ТЫ РАССКАЗАЛ НАМ, ОТКУДА ОНИ БЕРУТСЯ.

Он улыбнулся про себя. Ну и зануды. А откуда, им кажется, они могут браться? Берутся – и ладно. Господи, он и сам не мог зачастую разобраться, откуда.

НУ ЖЕ, МАРК, ТЫ ВЕДЬ НАВЕРНЯКА МОЖЕШЬ РАССКАЗАТЬ ХОТЯ БЫ О НЕКОТОРЫХ.

Скользя вдоль чего-то/ничего/чего бы то ни было, он никак не мог взять в толк, почему их заботят такие пустяки. Совершеннейшие пустяки. Да и вообще, кто мог знать наверняка? Картинки просто возникали и проистекали. Как жизнь, которая возникает и проистекает. Разве в жизни, когда видишь что-то, пристаешь к людям с расспросами, откуда это взялось? Не парьтесь. Вокруг – чертов шредингеров мир, так чего же вы хотите?

ЛАДНО. ДАВАЙ ПОПЫТАЕМСЯ. ЭТО ВОСПОМИНАНИЯ?

Стоит о чем-то раз подумать, и оно становится воспоминанием. Не знали?

Тут он почувствовал, что они отступились. В конце концов, свои картинки они получали, а он их все равно делал – для них ли, нет ли – под музыку, которая все играла у него в голове без остановки. Даже тут, в этом чем-то/ничем/чем бы то ни было, внутренний режиссер не останавливался ни на минуту. И, слава Богу.

Проснулась она с ощущением, будто проспала несколько дней кряду.

Полутемная комнатка без окон была немногим просторнее платяного шкафа, но вполне удобной: все встроено, все в пределах досягаемости и вставать ни за чем нет особой необходимости. Так, по крайней мере, казалось. Но она все же слезла с кровати и сделала несколько шажков посреди комнаты, потирая поясницу. Матрац на кровати был слишком уж мягок.

Потом она вдруг застыла и принялась ощупывать голову. За исключением нескольких выбритых участков, где, кстати, волосы уже начали снова отрастать, никакой разницы она не почувствовала. Даже дреды на месте. Все та же старушка Джина. Та же ста…

ВНИМАНИЕ, ДЖИНА.

Она взглянула наверх, не уверенная, действительно ли слышит этот голос или ей померещилось.

ПОЖАЛУЙСТА, СКОНЦЕНТРИРУЙСЯ И ПРЕДСТАВЬ СЕБЕ ЯЩИК.

Она сжимала голову руками, пока не удостоверилась, что слова пришли из памяти. Гребаная память, черт ее дери, живее не бывает. Чувствуя дрожь в ногах, она присела обратно на кровать, и тут всплыло новое воспоминание.

Под ней мягкая плоскость; плоскость мягко начинает скользить, потолок ползет назад; голова Джины задвигается в ящик; краткое ожидание – и голову жалят сразу несколько игл, они проникают глубоко, очень глубоко, движутся все дальше и дальше внутрь, и вдруг все растворяется в ощущении холода; доносится бормотание голосов, говорящих, что идет разметка участков, что мозг не чувствует боли, мозг не чувствует боли, мозг вообще ничего не чувствует…

Но ее мозг что-то все же чувствует.

Что-то чуждое, что вошло внутрь, и еще, и…

Быстро промелькнула череда картинок. Джина снова ощупала голову, но по-прежнему не могла ощутить никакой разницы. Только слегка выступающие над поверхностью кожи бугорки отмечали месторасположение гнезд. Хорошенький же у меня был видок с проводами в башке. Уродливая сестричка Медузы Горгоны.

Марк.

Встав, она дернула ручку двери, ожидая, что та будет заперта и что придется все тут разнести, чтобы завыла сигнализация. Но дверь легко распахнулась в длинный коридор. Далеко впереди в какой-то нише горела лампа.

Джина помедлила. Как, никакой охраны – простите, медсестер-надзирательниц? Она проследила взглядом светящуюся полоску на потолке. Свет был приглушен – то ли на ночь, то ли ради нее с Марком, чтобы им было комфортнее приходить в себя после долгого сна, – но полоска нигде не прерывалась. Черт, вряд ли они воткнули свои гляделки туда, где их сразу было бы заметно. Но, с другой стороны, кого они собирались одурачить? Неужто думали, она действительно поверит, что после этой поганой операции на мозге никто за ней не будет наблюдать?

Черт с ними. Поглядите-ка на это бродячее рок-н-ролльное чудо-юдо.

Возле кухоньки, устроенной в нише, за столом сидел Марк и ел нечто непонятное из пластмассовой миски. Она без слов, движением головы, указала на миску.

Марк поднял повыше ложку, с которой что-то капало.

– Понятия не имею, что это за хрень, но, считается, она должна ускорять нервные импульсы в синапсах. Подкормка для мозгов. Чуть рыбой отдает.

Она закатала рукава своего не то спортивного костюма, не то пижамы белого цвета. Марк был облачен в такой же костюм, отчего они выглядели парочкой детей-переростков, пробравшихся тайком на кухню, пока взрослые спят.

– Ты этого хотел? – спросила она.

Голова его чуть дернулась.

– Скажем так: не могу утверждать, что я этого не хотел.

Джина подошла сзади и положила руки ему на плечи. Хрупкие и костлявые, как всегда. Она вдруг вспомнила лежащего на земле Гейба Людовика. Лицо окровавлено, глаза недоуменно распахнуты – образ четкий и яркий, всплывший неведомо откуда, словно вложенная в сознание картинка.

Марк накрыл ее руку своей, их пальцы сплелись.

– Я знаю, что мне хочется сейчас сделать.

Она застыла. Он повернулся к ней лицом. Совсем неплохо выглядит. Давно уже она его не видела таким – будто сбросившим, наконец, непосильный груз. Может, это оттого, что теперь ему не о чем больше беспокоиться. Просто воткни провод в голову, и по нему потечет «эссенция Видео-Марка». Видео-водопровод.

Он встал и обнял ее. Всегда трудно было преодолеть этот порог. Они не любили лизаться, у них все выходило по-другому. Но она все эти двадцать с лишком лет не особенно задумывалась, как еще все могло бы сложиться.

Хотя однажды… Погрузившись в совместное безумие на три-четыре-пять лет, в одну ночь они сошлись не так, как всегда. Не в первый и не в последний раз, но определенно по-иному. Может, как раз настал такой момент прояснения, или попытки что-то выяснить. Он тянулся к ней, она – к нему, и на краткий миг они прорвались друг к другу. Может, именно в ту ночь и родилось пространство совпадения, которое и стало их жизнью.