Валентин Иванов - Третье пришествие. Современная фантастика Болгарии [сборник litres]

– Что покинутый дракон?

Янтарные глаза встретили обычно синие, но сейчас от расширеных зрачков черные глаза девушки.

– Мы не знаем, что такое разлука, – промолвил он. – Мы знаем только смерть.

Наташа, не отрываясь, настойчиво искала что-то в вертикальных щелях зениц Нуми.

– Это из-за биохимии нашего тела, – сказал дракон. – Мы не переносим разлуку с любимыми и… – но завершить всю свою мысль не решился.

Да, наверное, не сейчас, подумала немного погодя Наташа, надо поразмышлять, ведь такое не говорят с бухты-барахты. И мне надо убедиться, действительно ли готова… на всю жизнь, которая будет продолжаться так долго, что, наверное, надо повесить на кухню отрывной календарь веков.

– Но ведь я же не царевна, – вздохнула она.

– Царевнами не обязательно рождаются, ими становятся, – возразил Нуми.

Логику эту юный дракон унаследовал от отца, который в 1023 году похитил простую ирландскую пастушку прямо из-под носа холеного трактирщика, решившего жениться только затем, чтобы не тратить средств на прислугу, ну а потом громко объявил перед сородичами, что избранница его – стодесятипроцентная принцесса. Драконы не умели лгать – трехголовый змей, ставший отцом Нумихразора, искренне считал Мэри из безымянного села принцессой. Драконьи глаза видят глубоко в душе, хотя и не всегда замечают то, чего не хотят заметить. Но никогда не видят лишнего.

– Нуми, я не добрая, – сказала безжалостно Наташа. – Я ору и обзываю мать, потому что мне кажется, что она меня недостаточно любит. А сама-то я, разве ж я к ней добра? За что ей меня любить… Отчим? Когда трезв, я для него пустое место. Когда же пьян… я запираюсь на ключ в комнате, а если мама на второй смене или ночует у сестры, то бегу к Насте с пятого этажа. Мать меня часто бранит… и Настя тоже, но я не могу во всем сознаваться и не люблю, чтобы меня учили жить. Как умею, так и буду, но сама. Хочу играть на своем фортепиано, читать книги, шить себе платья. Зачем мне математика с физикой и химией? Я их не понимаю. Чтобы сделать вкусный борщ, мне не надо писать реакции и приравнивать стехеодурнические коэффициенты. Я глупа и упряма, как ишак. Я слаба. Всегда под чьей-то тенью. Соглашаюсь, а потом делаю наоборот. Я умру от серости. Моя жизнь будет серой, скучной и жалкой. Кричу: не надо мне жалости, а так хочется, чтобы пожалели. Я хочу жить красиво. Ничего у меня нет. Только ты. Ты украдешь меня? Унесешь за тридевять земель? Я тебе не надоем?

Дракон судорожно кивал, но на последнее энергично замотал головой. Наташа горько и по-взрослому усмехнулась. Ничего веселого не было в ее кривой улыбке, но зоркие драконьи глаза усмотрели в глубине надежду, как уголек под золой.

– Где это тридесятое государство? Нет, не сейчас. И даже не на будущей неделе… Ты должен отдохнуть. Мне не нужны подвиги, мне достаточно твоей чуткости и доброй силы. Для меня не нужно сносить крепости, лучше подари мне цветы. И укради меня, пока не стала я черства душой, как все вокруг, кто старше хотя бы на пять-десять лет. Только… давай хоть школу окончу, а? Зачем позорить тебя перед родней.

В первых числах марта подули теплые ветры. Снег и лед уступали место большим лужам. Все чаще солнце заставляло горожан снимать шапки и расстегивать пальто. Река Нерка вздувала зимнюю броню, и для рыбной ловли наступил мертвый сезон. Рыбаки убирали пеши, буравчики и прочую луночную снасть в чулан и ходили по магазинам, выискивая по блату спининги и корейские бамбуковые удилища. Грязь проступала из-под рвущегося холодного покрывала. Все властнее пахло весной, девчата искали в парках и голых рощах у реки подснежники, раскидываемые солнечным Ярилой [24]в белой мантии. Некоторые хлопцы принимались мучительно складывать стихи, бледнеть и краснеть, уставясь в короткие фартуки одноклассниц.

Первую весну за последние шесть-семь лет Наташа не болела. Учителя даже смутно удивлялись, когда, проверяя отсутствующих, видели, как Наташа поднимает руку, услышав свою фамилию. И, словно не веря, вызывали ее к доске. Сложив чинно руки за спиной, девочка начинала монотонно рассказывать урок, словно перед глазами у нее был раскрытый учебник. Учителя подозрительно косились на первые парты и потом автоматически, в силу многолетней привычки, ставили Наташе тройки, реже четверки. Только на уроках литературы, где царили скандально демократические порядки, девочка получала чуть ли не за каждое слово отметку «отлично», причем за свои собственные мысли. Так повелось еще с первой четверти шестого класса. Пятидесятилетняя учительница, супруга начальника штаба местного гарнизона, придерживалась школьной программы так же, как Александр Дюма исторических событий – то бишь приблизительно. Подавляющему большинству детей это нравилось. Директор предпочитал помалкивать, завуч позволял себе бурчать только за спиной без пяти минут генеральши и срывал зло на более беззащитных преподавателях. Особенно доставалось пополнению личного состава школы номер сто тридцать из числа практикантов пединститута и окончивших его в прошлом году. Они были поголовно отправлены в младшие классы, вместо более им интересных восьмых, девятых и десятых. Старшеклассники тоже тайно проявляли недовольство. Молодые педагоги воспринимались почти за своих, исключая нескольких, должно быть родившихся сорокалетними. Но руководство школы не считало нормальным, когда привлекательная двадцати трех от роду учительница говорит верзиле-балбесу-хулигану из девятого «В»:

– Ну, реши ты эту задачу ради меня, Сережа.

И тот с екнувшим сердцем покорно садится за учебники. Или когда всеизвестная озорница и бунтарка Маринка из десятого «А» вдруг приходит в класс без грима, браслетов, застегнутая по горло и жадно ловит каждое слово молодого учителя биологии, смахивающего то ли на Игоря Костолевского, то ли на Алена Делона, и все время прилежно тянет руку, чтобы отвечать у доски. Что за безобразия, причем в советской школе! Что же касается подсознательного убеждения Наташиных преподавателей, что кто-то изобретательно ей подсказывает, то в этом была какая-то изумительная доля правды – пока девочка спала после очередного путешествия, Нуми тихо читал ей отмеченные карандашом уроки. И хотя методика сия довольно спорна, если у вас есть под рукой влюбленный в вас дракон – успех гарантирован.

Весна так явно не подействовала на Наташу. Вероятно, по причине того, что сезоны менялись для нее калейдоскопом, особенно чудные восемь времен года Диска, а вдобавок к этому, был еще один немаловажный факт – ее весна началась в октябре и с тех пор не прекращала своего бурного цветения. Но приближающееся Восьмое марта навело ее на ностальгические мысли о школьных вечерах танцев под песни Андрея Макаревича, «Веселых ребят», Джо Дассена и «АББА».