Валентин Иванов - Третье пришествие. Современная фантастика Болгарии [сборник litres]

Биолог, бывший чемпионом по самбо на трех подряд студенческих спартакиадах, прищурил глаза. Но промолчал. Он мог спасти Балевскую ровно так же, как это могла сделать, скажем, Настя Диденко. Преподавательница же русского и литературы лежала после инфаркта в больнице. Она удивительно быстро поправлялась (вследствие ночного посещения золотоволосой девушки с невиданными цветами в руках и при сопровождении кошмарно-прекрасного существа с этой самой девушкой в лапах. Елизавета Ильинична до конца жизни осталась убеждена, что увидела во сне бедную Наташу Балевскую, и позже с большим скандалом покинула 130-ю школу в самом конце учебного года. А через пару месяцев ее мужа отправили в Группу советских войск в Восточной Германии, и она уехала, унося горечь свою на чужую землю города Магдебурга), но, разумеется, не была в курсе происходящего. Потом она сильно об этом жалела.

Директор раздумывал над серьгами. И вдруг пожелтел и вцепился в узел галстука, словно тот душил его пестрым удавом.

– Завод номер шестьсот шесть!.. – вырвалось сдавленно у него.

Первым о причине выкинутого фортеля догадался физик и, благо сидел он довольно близко, не дал панике вспыхнуть, как пожару в пороховом погребе. Он протянул руку к серьгам и, сам немало труся, посмотрел на часы.

– Никакой радиации, – громко объявил он.

– Вы… гарантируете?.. – пролепетал директор.

Физик пожал плечами.

– В кабинете есть приличная модель счетчика Гейгер-Мюллера. Опасное излучение, ручаюсь, зарегистрирует. Но раз электронные часы функционируют…

Директор судорожно махнул рукой. Бегая грузной трусцой за прибором, физик оглянулся на Наташу и неопределенно вздохнул. В зале все смотрели с ужасом на сережки, ерзая, отодвигаясь подальше и прячась за спины коллег. Но никто не смел подняться, словно серьги были адской машиной, акустической миной, могущей отправить всех в тартарары при малейшем проявлении явного страха. В воздухе витала неразряженная истерика.

Счетчик молчал. Дозиметр военрука тоже. Все вздохнули свободно. Директор прокашлялся.

– Иван Никанорович, вы уверены, что это… неизвестное науке вещество?

– Ничто не может при обычных условиях иметь удельного веса 32 грамма на кубический сантиметр. Самый плотный элемент, осмий, тянет на 22 и шесть десятых.

– И что вы думаете по этому поводу?

– Думаю, что этого не может быть.

Молчание было оглушительным.

– Лидия, Балевскую сюда! – тоном прапорщика приказал директор секретарше.

Наташа вошла. Очень медленно подняла голову и осталась так, глядя невидящими глазами вдоль длинного стола с зеленым сукном и ряда обращенных к ней лиц. Директор подошел к ней и протянул пухлую ладонь к Наташиному лицу, намереваясь взять ее за подбородок. Но внезапно отдернул руку. Некоторые решили, что Балевская укусила директора, и осуждающе заговорили вполголоса. Но те, кто сидел ближе, как, например, Лариса Васильевна и Николай Сергеевич, запечатлели в своей памяти топазовые глаза Наташи (они будут сниться им еще много лет, когда почти совсем будет забыто государство СССР). Директор, словно пришибленный, пошел в другой конец стола и с размаху плюхнулся на место, постаравшись вернуть себе былую самоуверенность. Но она отсутствовала, даже не висела на вешалке рядом с демисезонным пальто.

– Откуда ты это взяла?

Наташа машинально сосредоточилась на серьгах. «Это подарок», – подумала она.

– Из чего они сделаны?

«Октарон, металл, из которого выплавляют магию-сырец. Залежи его особенно богаты в районах Центральных Гор, где живут Боги Диска».

– Кто тебе их дал?

«Человекодракон Нумихразор Эрнашар из рода Двукрылых. Он может искупаться в короне нашего Солнца и добр, как никто в этом паршивом жестоком мире. Скорлупа змеиного яйца, прежде чем расколоться и выпустить его на волю, грелась в розовых песках под пурпурными небесами целых сто лет. Его отец погиб в честном бою от руки рыцаря Круглого стола сэра Ланселота, а мать – ровесница Святого Августина. Ему сейчас по-нашему семнадцать лет. Он, наверное, задержался на своей планете, где днем сияют три фиолетовых солнца, а по ночам над головой играют вперегонки семь изумрудных лун, и еще я вас не боюсь, потому что я люблю его больше своей никчемной жизни».

– Ты благоволишь нам что-нибудь ответить?

– Наташа, – мягко сказала химичка, – я… мы (кивнул биолог, учительница музыки, вздрогнул физик и еще несколько преподавателей) уверены, что существует совсем не страшное и нормальное объяснение…

Наташа перевела прозрачный взгляд на Ларису Васильевну.

«Не выгораживайте меня. Не вредите себе. У меня есть дракон, который защитит меня от всех – от КГБ, ЦРУ, от лжи и от одиночества. А у вас никого нет. Спасибо, но подумайте о своих проблемах».

И они как-то поняли. Как-то смутно догадались, что дела зашли слишком далеко и самое лучшее – промолчать. В этом отдельно взятом случае. И поберечь силы для других.

На большой перемене Наташу вывели из строя. Она с удивлением заметила, что в центре каре – перспективный способ построения пехоты для противодействия кавалерии в один определенный исторический момент – стоят лишь директор и завуч. Не высилась машина для рубки голов, не было даже виселицы.

– Товарищи, – тяжело начал директор, – у нас в школе ЧП…

До Наташи доносились лишь обрывки фраз: «…связалась со шпаной… уголовник-каратист из 17-й школы, знаем что там за публика… почти доказанная кража ценных предметов… международное положение… наш город, кующий мир во всем мире… империалистические символы… есть и другие нарушители школьной дисциплины… пусть подумают…»

Школа с седьмого класса и выше молчала. Взрослые смотрели отсутствующе на белые кирпичные стены. Ученики переглядывались. Для большинства из них понятия «издевательство» и «унижение» как-то все еще не вязались с образом учителей, взрослых, наставников и примеров для подражания вообще, и все же… Настя была бледна. Пашка морщился. Маринка играла желваками на скулах. Лена Ваксберг прикрывала ладонью рот. Сергей показал глазами Бесшабашному на неестественно равнодушное лицо Вовика Ходькова, и оба парня сурово кивнули друг другу.

– А теперь вон отсюда, Балевская! Чтоб ноги твоей здесь не было без родителей! – закончил директор.

С минуту Наташа стояла, а потом медленно пошла сквозь расступившийся строй.

– Всем по классам! – рявкнул завуч, заметив, что несколько школьников попытались улизнуть вслед за Наташей. – Ковтун! Новикова, Диденко… и остальные, а ну на урок! Нечего демонстрации устраивать.

Наташа содрогалась, словно прилепленная к киловаттному проводнику. Она тряслась, как руки алкоголика до опохмелки. Она дрожала, точно осенний лист под яростными порывами. Слезы часто-часто капали на плечо ее друга и стекали на грудь, испаряясь от жара чешуйчатого тела юноши-дракона. А он ласково теребил ее волосы и целовал девушку в висок, где билась в такт рыданиям синяя веночка. Наташа была благодарна ему. За понимающую нежность. За силу и доброту. За то, что не неистовствовал, а быстро овладел собой и, заперев гнев на тяжелый замок, не предложил за семь секунд оставить на месте 130-й школы кратер с лужами расплавленного кирпича на дне. За то, что существовал вопреки гнусной лжи, что сказки – это неправда. За то, что любил ее. Как человек. И как дракон.