Чарлз Стросс - Аччелерандо [litres]

Колеблющееся облако робочастиц, беспрерывно то сплетаясь, то расплетаясь друг с другом, обретает плавные черты винтажной модели «Роллс-Ройса», «Серебряного Призрака» 1910 года выпуска. Чудо-машина бесшумно уносит Сирхана прочь от его крыла музея, выводит его на тенистую дорожку, бегущую вокруг здания, съезжает к затонувшему амфитеатру, где под оранжево-серебряным кольцевым светом застыл давешний динозавр-скелет. Уже собралась небольшая толпа: кто-то одет небрежно, кто-то – в строгие наряды минувших десятилетий. Почти все собравшиеся – пассажиры или члены экипажа, недавно сошедшие с борта старвиспа, но приплелось и несколько местных затворников. Их легко узнать по настороженной манере держаться и скрещенным в защитном жесте рукам на груди, а еще их окружает непрерывное гудение охранных датчиков. Сирхан покидает свой серебристый автомобиль и, словно фея-крестная с волшебной палочкой, развоплощает его в легкий туман, унесенный прочь ветром.

– Рад приветствовать вас у себя, – говорит он, серьезно кланяясь кругу собравшихся лиц. – Меня зовут Сирхан Аль-Хурасани, и я являюсь главным подрядчиком, отвечающим за сей скромный уголок временного проекта терраформирования Сатурна. Как некоторые из вас, вероятно, знают, я связан по крови и замыслу с вашим бывшим капитаном Эмбер Масх. Предлагаю вам комфорт моего дома – пока вы акклиматизируетесь к изменившимся обстоятельствам, преобладающим в системе в целом, и решаете, куда хотите направиться в дальнейшем.

Он проходит к центру U-образного стола из затвердевшего воздуха, левитирующего внутри грудной клетки аргентинозавра, и медленно поворачивается к гостям, запоминая лица и считывая интерактивные подсказки, напоминающие, кто есть кто в этой толпе. Вон тот жилистый бородатый мужчина – неужто это…

– Отец?

Садек по-совиному моргает.

– Мы знакомы?

– Возможно, и нет. – Сирхан чувствует, как у него кружится голова, потому что, хотя Садек выглядит как младшая копия его отца, но что-то с ним не так, чего-то важного не хватает: вежливо-заботливого выражения лица, отцовского участия, признания… Ведь вот этот Садек никогда не держал младенца-Сирхана на руках, прогуливаясь по капитанской рубке осевого цилиндра кольца, никогда не показывал ему спиральные бури, проносящиеся по лику огромного Юпитера, и не рассказывал ему истории о джиннах и чудесах, от которых у мальчика волосы вставали дыбом. – Я не буду держать на тебя зла, обещаю, – вырывается у него само собой.

Садек приподнимает бровь, но ничего не говорит в ответ, и Сирхан неловко молчит вместе с ним.

– Ну что ж, – поспешно пробует наверстать он, – если кто-то хочет подкрепиться, то предлагаю с этого и начать, а уж беседы все потом. – Не в правилах Сирхана плодить привидения для взаимодействия с другими людьми – слишком велик риск запутаться, но на этой вечеринке у него, как у устроителя, дел будет невпроворот.

Он смотрит вокруг. Вот лысый, с жучьими бровями, агрессивно выглядящий мужик, на нем старые джинсы и верх из отслужившего свое скафандра. Кто он? (Агенты Сирхана подсказывают: Борис Денисович. Но что это должно значить?) Вот немолодая женщина с видеокамерой психоделической попугайской расцветки на плече – забавная особа. За ней – молодая женщина, затянутая от шеи до пят в облегающее черное платье, с заплетенными в косички пепельными волосами. Она неотрывно следит за ним, и вместе с ней – Пьер, чья рука по-хозяйски покоится у нее на плечах. Она – Эмбер Масх? Его мать? Она выглядит слишком юной, слишком влюбленной в Пьера.

– Эмбер! – произносит он, подходя к паре.

– О! Надо думать, это ты – мой таинственный вымогатель алиментов. – Тепла от этой Эмбер не исходит совсем. – Не могу сказать, что сильно рада тебя видеть, с учетом всех обстоятельств, но в любом случае – спасибочки за угощение.

– Я… – Его язык слипается с нёбом. – Все совсем не так.

– А как? – резко спрашивает она, тыча в его сторону пальцем. – Ты ведь прекрасно понимаешь, что я не твоя мамочка. И зачем это все тогда, спрашивается? Думаю, известно тебе и то, что я практически банкрот – в карманах у меня ловить нечего. Так что тебе от меня надо?

Ее горячность обескураживает. Эта агрессивная женщина не его мать, а священник-интроверт неподалеку – совсем не его отец.

– Я д-должен был предостеречь вас от полета во внутреннюю систему, – произносит Сирхан. Его речевой центр перемкнуло столь быстро, что агент-антизаикатель не успел включиться. – Вас там заживо сожрут. Ваша исходная версия оставила за собой большие долги, и их выкупили самые прожорливые…

– Дикие корпоративные инструменты, – довершает она за него предельно спокойным голосом. – Наделенные самосознанием и полностью самоуправляемые.

– Откуда вы знаете? – интересуется он, окончательно сбитый с толку.

– Уже сталкивалась с подобным, – бросает она, подкрепляя слова выразительнейшим взглядом. Наблюдать это знакомое угрюмое выражение на лице незнакомки непривычно и странно. – Мы в интересных местах побывали за время экспедиции. Так, ну рассказывай уже, что задумал. Пока мама не приехала.

– Поточное архивирование ветвей сознания, интеграция анналов истории. Ветвление, прохождение разных жизненных путей, выбор тех, что работают лучше всего. И никаких больше неудач, просто жмете на перезапуск и делаете все по новой, уже как надо. Все это плюс долгосрочные перспективы на рынке фьючерсов в сфере истории. Мне нужна ваша помощь, – пулеметом строчит он. – Без семьи мне не управиться, и я пытаюсь помешать бабушке покончить с собой.

– Семья. – Она сдержанно кивает, и Сирхан замечает, как Пьер, ее спутник, глядит на него оценивающе. Этот Пьер – не слабое звено, лопнувшее до того, как он родился, он – бывалый исследователь, недавно вернувшийся с дальних рубежей. Сирхан располагает парочкой козырей в инструментарии экзокортекса; он видит сонм привидений, вьющийся вокруг Пьера. Его техника сбора данных груба и старомодна, но отличается энтузиазмом и всяко не лишена плюсов.

– Семья, – цедит Эмбер, будто само слово – непотребное ругательство. – Ну привет, мама, – говорит она уже громче. – Надо было догадаться, что он и тебя сюда пригласил.

– Определенно, надо было. – Сирхан оглядывается на Памелу, а потом снова на Эмбер, внезапно почувствовав себя крысой, попавшей в ловушку меж двух разъяренных анаконд. Памеле можно дать на вид лет шестьдесят с лишним, но она плохо сохранилась. На ней неброский макияж, она одета в старомодное платье, прячущее поддерживающую в ее изношенном теле жизнь аппаратуру. Лучше не думать о том, что ее нынешнее бытие по сути своей суицид – настолько медленный, что кровь стынет в жилах.

– Может, ты помнишь, я говорила тебе – настоящая леди никогда никого не обижает умышленно. Вот и я не собиралась обижать Сирхана, явившись без его одобрения, так что просто не дала ему повода сказать «нет».