Нил Стивенсон - Падение, или Додж в Аду. Книга первая [litres]

Фундамент башни был сложен из дерева и обломков камня. Когда их запасы исчерпались, души-строители взяли пример у шершней, которые лепят гнезда из глины и сушат ее на солнце. Так они воздвигли много этажей, и башня высотой почти сравнялась с Дворцом. Переняли они и способ, каким строят пчелы и шершни. Поначалу слои укладывали один на другой, но чем выше, тем больше башня напоминала восковые соты или глиняное гнездо на дереве: извилистые переходы и ячейки, куда могут вселяться души. Даже издалека был слышен согласный гул множества душ. Как будто привычка подражать языку пчел, дивившая Всеговора, вытеснила слова и отняла у них способность говорить. Ни намека на мелодию или ритм не сквозило в этом гудении, словно музыку они тоже позабыли.

– Это весьма значительные перемены, – проговорил Ждод. – Мне удивительно, что никто из Дворца не слетал в Твердыню и не поставил меня в известность.

– Все шло медленно и ускорилось лишь в последние дни, – ответила Долговзора. – Самозвана полетела к тебе, но ей сказали, ты отправился в далекое путешествие. За это время Башня выросла больше чем вдвое. Гудение слышно круглые сутки, ибо эти души уже не расходятся по домам, а сидят в мириадах ячеек Башни и сплетают голоса в чудно́й песне. И ауры у них тоже сплетены.

– Я поразмыслю об этом, – молвил Ждод, – но прежде подниму холм и Дворец выше. Негоже той Башне быть вровень с моей обителью, ибо я для совершенствования Земли нуждаюсь в тишине и покое.

Затем он разыскал западный ветер, часто приносивший тучи и ливни. Ветер окутал холм и Дворец яростной бурей. За ее покровом Ждод поднял холм вдвое, а заодно сделал стены и башни еще выше. Впрочем, когда утром прояснилось, он увидел, что не вполне добился желаемого; дождь не размыл верхнюю часть Башни, а за ночь души еще продвинулись в строительстве.

– Как может глиняная Башня достичь такой высоты и устоять перед бурей? – спросил Ждод у Седоборода.

Тот ответил:

– Не только из глины сделана она. Как пчелы, строя ульи, выдавливают воск, так души вкладывают часть себя в вещество Башни, вплетают в нее свою ауру. Покуда Башня связана единением душ и общим пчелиным гулом, она будет стоять и расти.

– Что их побуждает? Да, я сказал им не убивать пчел, а брать за образец, но не могли же они понять меня столь превратно.

– Они души, как и ты, Ждод, и подвержены той же тоске, что понудила тебя сотворить Землю. Однако они не способны лепить мир, подобно тебе, и вынуждены обходиться жалкими возможностями своих форм.

Ждод полетел в Город и некоторое время кружил у Башни, заглядывая в ее извилистые глиняные ходы, где те были открыты взгляду, чувствуя сквозь глиняные стены гул множества душ. Звук становился то тише, то громче, и перепады его распространялись вверх и вниз. Ждод угадывал взаимное удовольствие, о котором возвестила Теплые Крылья и которое изведали почти все члены Пантеона. Но те предавались ему попарно, а здешние души – все разом.

В ту ночь Ждод призвал не только западный ветер, но и три других. Средь бушующего урагана он поднял холм и Дворец еще выше и думал, что утром остатки Башни будут далеко внизу. Однако, когда буря начала затихать, вновь стал различим гул, а утром солнце осветило Башню, еще более высокую, чем накануне.

Корваллис иногда вспоминал, как тридцать лет назад Ричард Фортраст выдернул его из программистского отдела Корпорации-9592 на самый верх, непосредственно под свое начало. Корваллис задал обычный вопрос о должностных обязанностях. Ричард ответил просто: «Всякая заумь». Отдел кадров такая формулировка не устроила; Ричарду пришлось спуститься на несколько этажей и объяснить подробнее. В памятном импровизированном перформансе посреди эйчаровского опенспейса он сообщил, что рутинную предсказуемую работу можно и нужно передать компьютерам. Если компьютеры с ней не справятся, надо аутсорсить ее людям в далеких краях. Если она чересчур сложна или секретна для аутсорсинга, «вы, ребята» (имелись в виду эйчары) должны нашинковать ее на задачи, соответствующие должностным обязанностям, и объявить о них на рынке вакансий. Над этим всем, впрочем, парит недоступная «вам, ребятам» область «всякой зауми». Для компании важно иметь людей, которые таким занимаются. На самом деле гораздо важнее всего остального. Но объяснять «всякую заумь» «вам, ребятам» – все равно что объяснять синий цвет слепому от рождения. Тут на него посыпались срочные сообщения от автора, пишущего для Корпорации-9592. Тот сел на мель у какого-то безлюдного повествовательного берега и нуждался в моральной поддержке, так что обсуждение на этом закончилось. Кто-то написал достаточно расплывчатый перечень обязанностей и придумал название должности, позволяющее платить Корваллису ту высокую зарплату, на которую он был вправе рассчитывать. Все сложилось идеально. Заодно получился смешной рассказ для тех все более редких случаев, когда старые друзья начинали вспоминать Доджа. Правда, история осталась без финала, поскольку Додж так и не успел объяснить, что такое «всякая заумь» и почему она важна. Со временем, впрочем, Корваллис понял, что именно незавершенность – важная составляющая истории.

На протяжении своей дальнейшей карьеры Корваллис упрямо занимался всякой заумью, при первой же возможности стараясь освободиться от того, что к ней не относилось. Порой это ставило его перед рискованным выбором, но он всякий раз вспоминал Ричарда и старался поступить так, как поступил бы тот.

Вот почему сейчас он сидел в самом дорогом ресторане Сиэтла напротив Герты Шток и круглосуточной сиделки, которая поддерживала в Герте жизнь, присматривая за подключенными к той проводами и трубками. Герта, как выяснилось, была трансгендерной женщиной. И не такой уж глубокой старухой, просто очень больной. Корваллиса времен Корпорации-9592 зрелище повергло бы в ужас, но из-за Доджева завещания и собственной лазерной нацеленности на всякую заумь он мало-помалу превратился в своего рода высокотехнологичного Харона. Корваллис переправлял мертвых через цифровой Стикс и высаживал на неведомый для себя берег. Ему постоянно приходилось видеть умирающих: Доджа, потом Верну и других, переселившихся в облачное посмертие. Состояние Герты Шток его не изумляло и не пугало.

Впрочем, он сильно удивился, когда она рассказала, чем зарабатывает на жизнь.

– Я музыкант. Моего настоящего имени вы никогда не слышали, но я знаю, что вы слышали мою музыку. Я записывалась под именем Помпезус Бомбазус.

Корваллис тут же вспомнил:

– Последняя музыка, которую слышал Ричард Фортраст.

– Если в лифте не проигрывали какую-нибудь попсу, – ответила Герта.

– Вам попадалось то видео?