Антология - Сломанные звезды. Новейшая китайская фантастика [сборник litres]

Я помолчал, а затем, набравшись храбрости, продолжил излагать загадку, которая не давала мне покоя уже много лет:

– Посмотрите на наш мир! Откуда он пришел? Куда он идет? Когда я родился, интернет уже соединил все части земного шара, а нашу страну расчертили пути высокоскоростных поездов. Полки магазинов ломились любыми товарами, о которых только можно мечтать, выходило бесчисленное множество романов, фильмов, телесериалов… Все мечтали о более чудесном будущем. Но теперь… Сеть и мобильные телефоны давно исчезли, и телевидение тоже. Мы, похоже, живем в мире, который движется в обратном направлении. Разве это не абсурдно? Возможно, все дело в том, что наше существование вообще лишено смысла.

– Кажется, я понимаю, что вас тревожит, – с улыбкой ответил Сартр. – Но я не понимаю, почему данное состояние кажется вам абсурдным.

– Если существование мира имеет смысл, то не кажется ли вам, что мир должен двигаться вперед? В противном случае, какой смысл в людских усилиях? Этот мир похож на искаженную тень какой-то иной реальности.

Сартр покачал головой:

– Я знаю, что в Китае когда-то жил философ по имени Чжуанцзы. Он рассказал такую историю: если дать обезьяне три ореха утром и четыре ореха вечером, обезьяна огорчится. Но дай обезьяне четыре ореха утром и только три вечером, и обезьяна будет в восторге. Как вы считаете, обезьяна глупая?

– Ээ… да. Для китайцев обезьяна Чжуанцзы – символ глупости.

Глаза Сартра озорно заблестели.

– Но чем мы отличаемся от этой обезьяны? Разве мы добиваемся какого-то «правильного» порядка исторических событий? Если поменять местами счастье и несчастье, то все покажется вам «нормальным»? Если в истории существует зло, исчезнет ли оно, если просто поменять события местами?

Мне показалось, что я вот-вот пойму что-то важное, но я не мог это выразить словами.

Сартр продолжал:

– Прогресс не является постоянной величиной, он – просто временная фаза для этой вселенной. Я не ученый, но физики утверждают, что вселенная расширяется, а затем сжимается, а потом расширяется снова, словно подчиняясь космическим циклам, о которых говорили ваши философы-даосы. Время легко могло бы течь в другом направлении… или в одном из бесчисленного множества направлений. Возможно, события способны сложиться в любое число разных последовательностей, потому что время может выбирать из бесконечного числа вариантов. Вспомните афоризм Гераклита: «Время – это ребенок, играющий в кости; царская власть принадлежит ребенку».

– Ну и что? Какое бы направление ни выбрало время, какой у всего этого смысл? Мир существует. Его существование предшествует сущности, потому что само его существование уходит корнями в ничто. Это абсурдно вне зависимости от последовательности событий в нем. Возможно, вы правы – если бы время выбрало другое направление, вселенная бы сильно изменилась: человечество двигалось бы от тьмы к свету, от печали к радости, но такая вселенная была бы ничуть не лучше этой. В конце концов, радость – удел тех, кто рожден во времена радости, а страдание – удел тех, кто рожден во времена страданий. С точки зрения бога такие вселенные ничем не отличаются.

– Кое-кто утверждает, что, если между Советским Союзом и Соединенными Штатами начнется война, мир перестанет существовать. Но, по-моему, апокалипсис уже давно наступил. Он был с нами с того самого дня, когда родился этот мир, и мы так привыкли к апокалипсису, что уже его не замечаем. Конец света наступает не тогда, когда мир гибнет, а когда все происходящее вокруг нас теряет смысл. Мир вернулся в состояние первозданного хаоса, и у нас ничего нет.

Сартр остановился, словно ожидая услышать мой ответ. Я был совершенно сбит с толку и после долгих раздумий спросил:

– Тогда на что надеяться человечеству?

– Надежда всегда существовала и будет существовать, – торжественно заявил Сартр. – Но она – не будущее, потому что у времени нет неизбежного направления. Надежда – это настоящее: она в самом существовании, в пустоте. Истина пустоты – это свобода. Человек всегда обладает свободой выбора, и это единственное утешение, которое есть у человечества.

– Я понимаю, что это ваша теория. Но неужели вы думаете, что у человечества есть свобода выбора? – Мой голос зазвучал более резко. – Тридцать лет назад я оставил женщину, которую любил, на другом берегу океана и вернулся сюда. Я не знаю, где она и жива ли она еще. Могу ли я отправиться на ее поиски? Есть ли у меня выбор в этом? Несколько лет назад миллионы людей в нашей стране умерли от голода. Будь у них такая возможность, они все выбрали бы жизнь. Но могли ли они выжить? Я вам так скажу: многие достойные, великие люди выбрали коммунизм, полагая, что он избавит человечество от страданий, но посмотрите на то, к чему привел их выбор! Вы видели, что стало с Китаем? Свобода человечества – просто фантазия, слабое утешение. Наша жизнь – это отчаяние.

Какое-то время Сартр молчал. Затем он ответил:

– Возможно, вы правы. Смысл свободы в том, что выбирать вы можете всегда, однако нет гарантий, что ваш выбор станет реальностью. Может, это действительно слабое утешение, но кроме него у нас ничего нет.

Не знаю, действительно ли я понял Сартра или, может, он не мог четко выразить свои мысли. Он прожил в Китае более месяца, и мы с ним часто виделись. Он сказал, что обдумает мои слова и напишет новую книгу, но затем он уехал из Китая, и я его больше не видел.

Следующие несколько лет стали золотым веком в истории Китайской Народной Республики. Культурная революция превратилась в полузабытое воспоминание, и более поздние кампании по борьбе с реакционерами тоже были признаны историческими ошибками. Культурная жизнь становилась более оживленной и открытой, инакомыслие не подавлялось, и можно было выражать разные точки зрения. Центральное руководство изменило модель социалистической экономики в ходе новых демократических реформ и до некоторой степени разрешило частное предпринимательство. В отношениях между Советским Союзом и Китаем наступил медовый месяц, и благодаря помощи СССР Китай объявил о начале нового пятилетнего плана крупномасштабного развития страны. Люди были взволнованы и с энтузиазмом уходили в работу. Мы снова начали мечтать о светлом будущем.

Но наши надежды прожили недолго: после кубинского кризиса «холодная война» снова обострилась. На Кубе американцы свергли Кастро, и к власти там пришел диктатор Батиста. Коммунистов изгнали из обеих Америк, и новой горячей точкой стал Корейский полуостров. Обе стороны скопили силы у 38-й параллели, и началась война – причем никто не знал, кто сделал первый выстрел. Китай не мог остаться в стороне, и юноши из Китая отправились в Корею воевать за республику.