Алеха - Шаг вперед [СИ]

А может и не нужно? Может пусть кардан наматывает Землю вместе со всей её грязью и грызнёй? Со всеми «капитанами», «учеными» и им подобными! Или пусть кто-то другой грудью встанет на её защиту. Почему я? Зачем мне вообще пытаться спасать Землю от шургов. Место, где меня залили химией просто потому что «он что-то знает». И не получив нужного, затянули время воздействия практически до полного выгорания. И теперь хотят меня просто добить, но при этом какой-то зомбодельней запрограммировать на нужные им действия. Ни слова о лечении, ни слова о восстановлении. Додавить.

Холодные рациональные мысли складывались в логическую цепочку, акцентируя память на всём неприглядном. Маленький внутренний мальчиш-кибальчиш, мальчишка из историй мамы, которые она рассказывала мне в детстве перед сном, который до последнего сражался за свою страну и погиб, но дождался подхода подкреплений, пытался кричать что-то против этих холодных мыслей, но у него давно не было сабли, и его склад боеприпасов был сожжен. Своими же. Он жил глубоко в памяти как дань всему светлому, что ещё оставалось в моей душе, как росток надежды, которая, как говорят, умирает последней, и сейчас, не имея ни одного аргумента, пытался призвать меня повторить свой подвиг.

Я же, перемещаясь вслед за каталкой с моим телом, старался не думать. Думать было больно. Решение побыть тут до конца, хоть и плывя по течению, было так себе, я это понимал. Но повлиять на происходящее не мог и уйти до финала тоже не мог. Угробят тело — вместе с ним умрет и мой мальчиш-кибальчиш. Произойдет чудо — значит, так тому и быть.

Медленно тянулись секунды, складываясь в минуты. Попытки понять что происходит, давали спорный результат. Проверить его я не мог, но просто ждать было намного сложнее. Вот, вроде доехали. Переложили меня с каталки. Людей вокруг стало больше. Ругаются. Сопровождавший меня ученый, командует. Солдаты остались либо за дверью помещения, либо на входе. В процедуре они не участвуют. Медики ругаются, отказываются использовать зомбодельню без санкции старшего руководства, ученый фальцетом кричит на них, что он и есть руководство, и его приказ это для них и есть санкция. Вроде спор затих, притащили что-то громоздкое, на сильно скрипящих колесиках. Новый виток ругани начался, когда подошло время рассчитывать дозу препарата «Р3». Мой возраст и масса, были названы без запинки, а информация о содержащихся в крови активных препаратах группы «Ф», озвученная моим сопровождающим после небольшой паузы, вызвала очередную волну возмущений. И пока они препирались, на шум явилось новое действующее лицо.

— Я правильно понимаю, травоядные, что вы собрались грохнуть этого добровольца, даже не удосужившись проверить восприимчивость его мозга к воздействию аппаратуры? — новый голос был сильным, властным, спокойным, с нотками плохо скрываемого сарказма и презрения к собеседникам, — то есть, без какой-либо пользы, с умыслом и испытывая удовольствия от этого процесса? Если вы сейчас, без предварительной диагностики, вколете ему данный состав, то, можете занимать его место. Даже если вам повезет, и он окажется восприимчив к переносу, в чём я сильно сомневаюсь.

На несколько секунд повисла тишина. Не было слышно даже шуршания одежды. Пауза затягивалась, и новое лицо продолжило свой едкий монолог:

— Ну, что же вы замерли? Делайте инъекцию! Вы же всё приготовили, препарат развели, его теперь либо в вену, либо в утилизатор! Если в вену — то тут как повезет. Может быть, дело вы всё-таки сделаете, но вас это уже не спасёт. Если в утилизатор — то оплатите расход препарата из своего кармана. Если конечно ваш доброволец окажется невосприимчивым в таком состоянии. Решайте. Мне недосуг тут стоять и ждать, пока ваши стесненные жевательными мышцами мозги взвесят все «pro et contra» и выдавят хоть какое-то решение. И бессмысленного убийства в стенах своей лаборатории я не допущу!

Ученого, сопровождавшего меня в лифте, слышно не было. Один из медиков что-то попытался возразить, но был быстро заткнут парой едких и презрительных фраз. После этого началась новая движуха. Идентифицировать которую по звуку я уже не мог.

Действие длилось какое-то время, я же начал ощущать дискомфорт от нахождения в этом месте. Ощущение от тела стали блекнуть.

Только в этот момент я понял, что каждое мгновение чувствовал оба своих тела. И земное, и аватар. Ощущения от обоих были примерно одинаковыми и накладывались друг на друга, поэтому разобрать их на составляющие и идентифицировать я не мог. Теперь же, земное тело стало теряться на фоне ощущений от аватара, который тянул меня к себе всё сильнее и сильнее.

Спасением от этих ощущений оказалось продолжение действия, перешедшего из активной фазы в фазу обсуждения.

— Двенадцать сотых, — голос, озвучивший эти данные, принадлежал одному из медиков, которые раньше спорили с моим сопровождающим, и говоривший был явно расстроен.

— О, ну надо же! Вы победили эту шайтан-машину, всего лишь применив руководство по эксплуатации по назначению. Я впечатлён, — вопреки более ранним словам остряка, он не спешил никуда уходить и спокойно дожидался результатов обследования, — а теперь давайте совершим акт надругательства над здравым смыслом и интерпретируем полученные данные. Вспомните, каковы минимальные пороги взаимодействия у реципиентов в сознании и без сознания?

— Пятьдесят сотых и шестьдесят пять сотых.

— И какой вывод ты, дитя министерства здравоохранения, смеющий распоряжаться в моей лаборатории, делаешь после сравнения этих цифр?

— Что мы не сможем использовать на нем оборудование подключения к виртуальной реальности, — голос самого храброго медика, по крайней мере, только он ещё вел диалог с обладателем тонны сарказма и презрения, был еле слышен.

— Молодец! Всё верно. Кроме того, на ваш хваленый «Р3», в таком состоянии, будет аналогичная реакция, — интонации руководителя лаборатории стали холоднее, а голос злее, — а с учетом того, что жить этому добровольцу осталось не более часа, вам нужно решить, важен ли он для вас и нужно ли на него тратить дорогостоящие препараты. Ведь, насколько мне известно, после гибели всех сотрудников закрытого центра неделю назад, этот доброволец — единственный, как оказалось, кто хоть что-то знает. Но не делится знаниями и поэтому умирает. А если умрет, то не поделится, даже появись у него такое желание. Но принимать это сложное и ответственное решение — жить носителю информации или умереть, вы сможете и по пути в медицинский сектор. А сейчас — покиньте мою лабораторию!

И под недовольное сопение сопровождающих, вынужденных ещё куда-то тащить моё многострадальное тело, всё нарастающее притяжение аватара, при уменьшающемся противодействии моего земного тела выдернуло моё сознание на Айну.