Дмитрий Орёл - Мю Цефея. Игры и Имена

На что? Чего стоят волосы мертвой женщины?

Обри медленно покачала головой.

— Нет. Кажется, все, что можно, здесь уже забрали.

***

Обри осторожно разжала кулак и позволила тонкой каштановой пряди расправиться на ладони. Это, конечно, не то же самое, что пропускать между пальцами собственные волосы. Чужие, вырванные украдкой, рассыпались на волоски, их даже пришлось связать тугим узлом. И все равно это было лучше, чем в тысячный раз хватать воздух.

Такие гладкие, длинные…

Ведь той женщине уже все равно? Обри выдернула совсем немного и быстро. Даже если бы хозяйка была жива, то вряд ли ощутила бы боль. Уж точно не такую, как… Обри с силой сжала кулак. Сопля сказал, будто убийца делал это медленно, а еще — не дожидаясь смерти. Разве не проще было забрать после?

«Ты помнишь?»

Обри даже вздрогнула. Раньше она будто плавала на поверхности мыслей, и голос Куратора в голове не пугал вот так. Слишком глубоко погрузилась — сложно выныривать.

— Помню что? — Обри скомкала прядь, чтобы ни один волосок не было заметно.

Даже так — чертовски приятно пальцам.

«Можешь оставить себе». — Он усмехнулся.

Значит, скрывать нет смысла? И значит, Куратор интересуется, помнит ли она, как из нее живьем драли волосы? Помнит ли, как ее имплант вырвали и воткнули в голову другой? Или то, как к бьющемуся еще сердцу подводили провода, а потом резали грудь, чтобы спрятать следы?

Обри не помнила. Как такое вообще можно помнить? Как можно оставаться живой, пока с тобой проделывают подобное? Но она почему-то не сомневалась, что Сопля не наврал.

— Зачем такое делать?

«Пока не знаем. Может, ты мне скажешь?»

— Я?

Обри наконец выбралась из переулка и огляделась. Куратор не давал никаких заданий, и она воспользовалась этим, чтобы отправиться туда, где в сгустившихся сумерках призывно светили вывески магазинов. Они обещали праздник, которого если и нельзя коснуться, то хотя бы можно посмотреть.

— Я не знаю, — ответила Обри, ощутив, что молчит слишком долго. — Ему нравилось? Сопля… То есть тот бездомный сказал, что не все порезы были там, где провода, некоторые он наносил… Иначе. С удовольствием?

«Раны — да. Наши специалисты проверят. А волосы?»

Обри подумала, что ей нравятся волосы. Вот те, что лежат в руке. Но вряд ли убийца тоже страдал от недостатка волос, так что… Она поднесла прядь к лицу, провела по ней кончиками пальцев, разглаживая.

«Пра-а-авильно, — протянул Куратор, хотя Обри ничего не отвечала. — Волосы наверняка трофей. У всех жертв были каштановые, на это мы сразу обратили внимание. Как и у тебя, к слову».

Пока он говорил, Обри перебежала дорогу и замедлила шаг у длинной сияющей витрины. За ней в мягком золотом свете медленно кружились манекены. Красивые женские лица, отрешенно смотрящие перед собой. Похожие на мертвых людей. Или мертвые люди похожи на них? Головы у них были лысые, как у самой Обри, но все равно эти женщины казались такими ослепительными в струящихся платьях с оголенной правой грудью или в свободных брюках с крупными радужными чешуйками. Глянцевые кожаные сумки, кокетливо перекинутые через плечо, фиолетовые чулки, каблуки. Если бы она надела такое, тоже стала бы красивой? Даже без волос?

«Вторая?»

— Как и у меня… — рассеянно повторила она.

Ну да, конечно. Она ни секунды не сомневалась в их цвете. Обри легко коснулась стекла и двинулась вдоль витрины, скользя пальцем по прозрачной границе между сумеречной улицей и теплым золотом магазина. Женщины внутри перебирали жакеты на вешалках, несли в примерочную блузки, перекинув через предплечье. Жили. Они были настоящими, а не просто страшным отражением в окне…

«Я говорю, — кажется, Куратор был раздражен, — и постарайся на этот раз услышать, что он выдирал волосы с корнем. Возможно, хотел убедиться, что цвет натуральный. Не исключено, что даже носил их к специалисту. Ты ведь туда пошла сначала, в парикмахерскую?»

— Я не красилась! — почему-то это обидело.

Нет, нет, ее волосы были настоящие! Каштановые, как… Как каштан! Так шутил папа. Папа? Белые рубашки с подвернутыми манжетами…

«Знаю. Я не о том».

— Он находил их в парикмахерских? Тогда бы точно знал цвет. Если дело в волосах, то он ведь мог, да? Вы все хотели, чтобы я вспомнила, и я вспомнила парикмахерскую. Он и меня там подкараулил?

Магазин неожиданно кончился, и Обри, тронув вместо прохладной гладкости стекла сухую известку стены, резко отдернула руку. Куратор коротко усмехнулся. Обри так и не поняла чему: ее досаде или ее догадке.

«Короче, мы проверим парикмахерские».

— А я?

Дальше был ювелирный, и драгоценный блеск пробивался на улицу, окружая витрину неким подобием силового щита. Куда бы она надела вот это колье из розовых топазов? Мог бы Сопля подарить ей кольцо из одиннадцати бриллиантов, если бы все же получил свой секс? Для этого ему пришлось бы продать свой разум Компании в вечное пользование.

«А ты… Погуляй тут пока, может, вспомнишь еще что-то. Все равно одна ты все не обойдешь».

Обри хотела уточнить, не шутка ли это, но не стала. Так можно было притвориться, что не поняла и просто выполнила приказание. Тем более впереди еще так много магазинов.

Любила ли она их раньше?

Куратор часто спрашивал ее, помнит ли она дом, любимый цвет, правила дорожного движения. Правила Обри помнила. У нее никогда не получалось понять по интонации, одобряет он или нет. Помнить — это хорошо или нет? Тогда у нее не было выбора в ответах — к лжи нечего приложить. Теперь же Обри была уверена, что любит красный, но сообщать об этом не спешила.

Она прошла мимо парфюмерного, мимо кафе с окнами, задернутыми тяжелыми коричневыми шторами, мимо магазина кукол, у которого задержалась неприлично долго. Мамаши с дочками смотрели на нее так, будто у нее была страшно заразная кожная инфекция.

Здесь вообще все смотрели. Жилой район — не какие-то подворотни и даже не центр, где уборщики и другие поделки «Ориона» были обычным делом. Тут комбинезон с нашивкой притягивал настороженные или откровенно недружелюбные взгляды.

Интересно почему. Может, она просто была напоминанием о том, кем можно стать, если плохо себя вести? Как если бы в церкви сидел живой черт с вилами.

Обри захотелось скрыться от этих взглядов, тем более она уже час бродила, заглядывая в витрины, как голодный беспризорник — в чужие окна. Ей хотелось зайти, потрогать ткани, пересчитать пальцами бусины в ожерелье.

Но дверь, в которую она вошла, вела в бутик с головными уборами. Свет там был странный, серо-сиреневый. Зато не такой яркий, как в других магазинах, и Обри стало спокойнее. Она прошла между стойками с пестрыми бейсболками, а потом не удержалась и провела ладонью по головному платку из какой-то тонкой шелковистой ткани.