Дмитрий Тагунов - На пороге [Сборник]

— Я лишь пытаюсь исправить свои ошибки, это свойственно всем.

— Жалкие оправдания! — выкрикнул Ложкин. — Ты просто боишься признать, что потерял контроль над ситуацией, и теперь делаешь вид, что всё идёт как и было задумано изначально. Но это иллюзия! И даже это место, — он обвёл взглядом пространство вокруг себя, — всего лишь лабиринт твоего сознания. Я прав?.. Молчишь! Ха. Мне казалось удивительным, что за столько дней я ни разу не захотел в ватерклозет. Я хотел есть, но не испытывал настоящего голода. Здесь всё ненастоящее. Это клетка. Клетка твоего сознания, и я в ней — единственное разумное звено.

— Моя власть значительнее, чем ты думаешь.

— Может быть. Но ты помешался на своей власти, и я не собираюсь больше это наблюдать! — Ложкин спрыгнул с крыла и вдруг начал проваливаться сквозь пространство и время через толщу вязких измерений. Выход всегда был где-то рядом, надо было только захотеть найти его. — Прощай, псих! — успел крикнуть напоследок Ложкин, стремительно исчезая из этого пространства.

— До скорой встречи, — ответил в пустоту Бессмертный. И если бы он имел человеческое лицо, он бы улыбался, довольный собой. Конечно. Ведь один пленник, чьё сознание испытало на себе влияние и дарков, и лайтов, превратился в нечто новое, неведомое, а потому интересное. И он перестал быть фигурой в руках врагов. А второй пленник вернётся на Землю и закончит начатое. Он бы и так закончил свою работу. Но ему ещё только предстоит узнать, что за время своего отсутствия в мире кое-что изменилось.

Главный рассмеялся. Рассмеялось пространство, смеялась вселенная. Ведь разум только тогда полезен, когда служит какой-либо цели.

Первое, что увидел Ложкин, вырвавшись из тьмы, был огромный чёрный купол, закрывающий котлован с разбитым кораблём лайтов. Солнце висело низко, в небе ни облачка. Вместо облаков над головой красовались полторы сотни сияющих белых сфер, и Ложкин кожей почувствовал направленные на него чужие взгляды. Как только Ложкин отбежал на полсотни шагов, лайты слаженно ударили по куполу, и тот развеялся ядовитой дымкой.

К учёному уже бежали солдаты, встревоженные активностью лайтов.

— Сюда! — заорал им Фёдор. — Я здесь!

Оказывается, Ложкина ждали. Моментально последовали проверочные процедуры, тесты, молекулярные и прочие анализы. Ложкин стоически терпел, понимая, что это необходимо. Он и сам боялся, что всё увиденное недавно было лишь побочным эффектом репликации, и что сам он человеком уже не является. Вскоре с ним связался Роман.

— Рома, сколько меня не было? — первым делом спросил его учёный.

— Восемь часов. Где ты был, чёрт возьми? Что случилось?

— И не спрашивай. Всё равно не поверишь. А это, — Ложкин замялся, — Сергей Мамонтов из-под купола не выбирался?

— Нет. — Майор помрачнел. — Я надеялся, что ты расскажешь о его судьбе.

— Нас разделили. — Фёдор не намерен был делиться информацией, прежде чем сам всё не обдумает. — Слушай, Рома. Мне срочно нужно в Киев. Сегодня. Сразу, как со мной тут закончат. Поможешь?

Майор молчал, пребывая в тяжёлых раздумьях.

— Так, — проговорил Ложкин. — Что же случилось за те восемь часов, пока меня не было?

— Война тут случилась. Дарки атаковали сотни мирных городов. Прорвали Оборону. У нас больше двухсот кораблей потеряно. Сотни тысяч человек убиты.

— Натиск отражён?

— Да. Но над Киевом тоже был бой. Дарков мы отбили, но персонал института эвакуируют. Там человек тридцать осталось, не больше.

— Понятно. От греха подальше. — Ложкин размышлял. — Но ведь Юрковский ещё там? И работа над проектом не закончена? Так, Рома. Слушай. Я отступать не собираюсь. И дело закончу, ты меня знаешь.

— Хорошо. Но дольше пяти дней в Киеве оставаться всё равно нельзя.

— А мне больше и не надо

Над институтом уже сгустилась ночь, когда Ложкин вошёл в главное здание. Молодой солдатик на посту смерил его взглядом. Учёный хотел узнать у него о Юле, но вместо этого спросил:

— Татаринов ещё здесь?

Солдат добросовестно посмотрел в какие-то бумаги и ответил:

— В пятнадцатой.

— Спасибо.

В пятнадцатой лаборатории толстенький профессор что-то быстро записывал, склонившись над столом. У его ног лежала приготовленная сумка с вещами.

— Фёдор Петрович! — учёный подошёл к профессору.

— Фёдор Борисович! — Татаринов крепко пожал протянутую руку. — Какое счастье, что вы живы! — Он внимательно оглядел Ложкина: учёный прибыл в институт в новёхоньком костюме. Строгий пиджак, чёрные брюки со стрелками, лакированные ботинки. — Отличный костюм!

— В нём ещё моя бабушка танцевала, — ответил Ложкин в своём репертуаре. — Вижу, вы уже собрались уезжать. Так и не сыграли мы в шахматы. А, кстати, хотел спросить, Юлия Назарова здесь ещё?

— Она вчера в Псков уехала. К родителям. Все уезжают. Слыхали, небось, что у нас тут творилось? Вот и Юленька уехала. А что?

— Да так, ничего срочного. — Ложкин поспешил сменить тему. Он посмотрел на стол. — До сих пор пишем на бумаге? А я-то думал, что это я старомодный. Есть же кибермозг.

— Есть, — не стал спорить Татаринов. — Но развитие моторики рук способствует деятельности мозга. — И, видя сомнение Ложкина, пояснил: — Человек произошёл от приматов, которые прыгали с ветки на ветку. В нашем мозге большие области связаны с работой рук. Вот птицы, например, тоже умные, но если они будут пренебрегать полётом, они быстро поглупеют, знаете ли.

— Забавная теория. — Ложкин позволил себе улыбнуться. — Хотя я бы не назвал такими уж тугодумами пингвинов или страусов по птичьим меркам.

— И те, и другие приспособились к другим способам передвижения. Но вот, скажем, летающие птички, которых мы в клетках держим, спасибо нам вряд ли скажут. Обречены на поглупение, как курицы какие-нибудь.

— Интересно. — Ложкин потёр подбородок. — Совсем недавно мне довелось говорить с одной личностью, которая обвиняла людей в преступном изменении биосферы планеты.

— И правильно, — сказал профессор. — Я бы сравнил появление людей с появлением покрытосеменных растений. Те и другие перестроили под себя планету, но одни сделали это постепенно, а другие быстро. И от кого больший вред, думаю, очевидно.

— Несомненно, растения натворили делов! — Ложкин обернулся в сторону двери и заторопился: — Фёдор Петрович, время.

Профессор вздохнул.

— Понимаю, друг мой. Времени всегда не хватает. Оно убегает от нас и никак не хочет остановиться и посидеть немного с нами.

Ложкину вдруг стало его жалко. Учёный только-только из мёртвых вернулся, заглянул, не забыл старика, который для него столько сделал, и уже уходит, толком и не поговорив. Не «посидев немного». Он прочёл: