Гарднер Дозуа - Лучшая зарубежная научная фантастика: Император Марса

Она добавила пару слов на неизвестном ему языке, и флаер вертикально поднялся вверх, а затем беззвучно заскользил над эвкалиптовой рощей на север. Джейсон не смог удержаться от непочтительной мысли, что слово «изгибы» отлично характеризует доктора Бвалья.

Замбийский прорыв в области физики хранили в строжайшем секрете, но ученый знал, что сидит сейчас рядом с одним из его ключевых игроков. Мириам Бвалья была ребенком-вундеркиндом, выучившимся и ставшим неподражаемым теоретиком лазерной физики. По слухам, именно она стояла за созданием солнечных реакторов, превративших ее родную страну из прозябающего государства третьего мира с парочкой медных шахт в самую внушительную силу на планете. И вот Джейсон сидел рядом с ней в летучем слоне, глядя на мелькающие внизу холмы и деревья. Ее близость волновала – он ощущал что-то вроде сексуальных позывов, несмотря на ограничения, накладываемые браслетом.

Мириам провела пальцем над серой поверхностью под слоновьими глазами-иллюминаторами, и заиграла музыка. Африканская румба. Давным-давно работорговцы увозили отсюда свой человеческий груз, чтобы продать его американцам, а рабы забирали с собой сложные ритмы своих барабанов и маримб, антифонное пение, поднимающееся над живым пульсом перкуссии. Они сплавили свои напевы с церковными гимнами и песнями скованных одной цепью каторжников. А затем в шестидесятых годах двадцатого века эти мелодии вернулись в Конго, Южную Африку и Родезию на пластинках и в радиопередачах. Румбу увезли из этих краев, немного видоизменили и вернули домой – как музыканта-вундеркинда, нуждавшегося в небольшом дополнительном образовании. От такой музыки даже самых заторможенных и холодных людей тянуло в пляс.

– Ваше путешествие было долгим и трудным, – сказала Мириам.

– Несомненно.

– И оно еще не кончилось.

– Я понимаю, – ответил Джейсон. – Если бы кончилось, вы бы уже сняли эту штуку с моего запястья.

– На нас нападали. К нам проникали шпионы. У нас пытались устроить диверсии. Мы отследили вас только вчера, потому что ливийцы удерживают много информации. Танзанийцы не понимали, кто вы такой, пока мы не отправили к ним запрос. Они хотели оставить вас у себя, но мы на несколько минут отключили энергоснабжение, что привело их в чувство. А затем, конечно, тот человек в поезде.

Это Джейсон никак не прокомментировал.

– Флаер не поднимается на высоту больше двухсот футов, – сказал он, – из чего я заключаю, что вы используете что-то вроде динамо-эффекта.

– Он может подняться и выше, но энергетические затраты возрастают экспоненциально. Зачем возиться с этим?

– А зачем возиться со мной?

Женщина подняла одну из складок своего чиквембе.

– Если вы присмотритесь, сможете заметить пару распустившихся петель. В идеальной на первый взгляд вязке есть небольшие погрешности. То же самое с нашей физикой. Быть может, вам удастся подвязать петли и залатать несколько дыр.

– А конкретно?

– А конкретно поговорим позже.

– Так что же примерно будет позже? – с иронической улыбкой поинтересовался Джейсон.

Флаер перевалил через холм, теряя скорость, прошел над городком Мбала и опустился на посадочную полосу рядом с низким белым зданием ЗИВФ – Замбийского института высшей физики.

Его так и не допустили в ЗИВФ – ни разу за те пять месяцев, что он провел в Замбии. Джейсон уже знал, что надземные конструкции только маскировка, а настоящие лаборатории находятся глубоко под землей.

– Ничего личного, – говорила Джейсону Мириам, когда они сидели на бревне в пятнистой тени двух деревьев и попивали холодное пиво.

– Если бы на этом дереве был всего один лист, мы бы обгорели, – продолжила она, указав вверх. – Этот листок не знает, что делает другой на противоположной стороне ствола. И ему не нужного этого знать, чтобы выполнять свою работу, а именно – поддерживать жизнь во всем дереве.

Джейсон уже привык к тому, что у бемба имелись поговорки на все случаи жизни, а если нужной вдруг не находилось, они тут же ее сочиняли. А еще он знал, что даже у многих местных ученых отсутствовал доступ к главной части института. Джейсон не был исключением.

– Но если пустить дело на самотек, то одна гусеница может съесть много листьев, – заметил он.

Мириам захихикала, хоть это и было совсем не в ее стиле. Затем лицо женщины вновь стало серьезным. Сунув руку в сумку, она извлекла оттуда лист интерактивной бумаги, бросила перед Джейсоном, хлопнула в ладоши и отдала приказ на чибемба. Лист развернулся и повис в воздухе, изменив цвет с желтоватого на серебристый. Какое-то мгновение профессор видел оба их отражения – его кожу, которая уже успела загореть и стать смуглой, ее темные волосы, чуть тронутые сединой над ушами; ее карие глаза, способные за секунду 7менять взгляд с теплого на гневный, и его серо-зеленые глаза, сейчас полузакрытые от солнца.

– Мы не хотели, чтобы вы видели это, пока не оправитесь полностью, – сказала Мириам. – Но сейчас я должна вам показать.

Интерактивная бумага прислушивалась к ее голосу, а затем начала показывать кадры видеохроники. В Англии Брэдфорд был полностью разрушен, мусульмане и индуисты висели распятые, улицы Лондона усыпаны черными телами – их сжигали, словно больную скотину, а темнокожие дети умирали от лучевой болезни. Во Франции и Германии тела арабов сгребали в кучи бульдозерами, а по мере того как все больше и больше стран выходили из Евросоюза, разгорались новые национальные войны. В Америке Гарлем отравили «грязными бомбами», деревья Каролины гнулись под тяжестью гниющего урожая человеческих фруктов, а фанатики повсюду размахивали флагами и провозглашали фальшивые победные лозунги. После того как уровень моря поднялся, а засуха погубила растительность, коллапс охватил полмира. Темнокожие люди бежали в районы, где все еще выпадали дожди, экономики рушились одна за другой, и кровь козлов отпущения текла ручьем.

Видеозапись закончилась, и экран снова стал серебряным. Джейсон смотрел на отражение Мириам.

– Всё намного хуже, чем вы думали, – сказала она. – Мы не можем позволить им завладеть технологией. Не можем! Наши соседи готовы продать им все секреты. Никому нельзя доверять!

– Включая меня.

Джейсон отвернулся от нее, чувствуя, как по щекам и губам бегут соленые слезы. Мириам долго молчала, а потом нежно сжала его руку в своей, и их пальцы переплелись.

В конце концов он сказал:

– Я понимаю. Европа – это новая Руанда и Судан, и, господи боже, так везде!

Взглянув на Мириам, Джейсон понял, что у нее тоже слезы в глазах.

– У нас есть поговорка… – начала она.

– Конечно, конечно, всегда есть поговорка. Я думал, в Англии полно поговорок, но по сравнению с вами мы жалкие любители.