Вероника Батхен - Вербариум [litres]

– Может ли там быть что-то ценное? – спросил Дед.

– Дом, по-моему, построен в тридцатые годы. Там ещё штуки четыре разных сараев. Вот сараи, кажется, более перспективные.

– А забор?

– Есть забор. Но я обошёл по периметру – там можно организовать дырку.

Мы старались не появляться в людных местах, но окраина – место безлюдное. Опять же – мы собрались туда вечером. Теоретически нас никто не должен был засечь. Мы всё рассчитали – приезжаем последним автобусом, уезжаем первой электричкой. Или, если вдруг найдём какие-то увесистые сокровища, звоним Сашке Кожемякину, он как раз до работы успеет заехать за ними на машине. Оделись мы тоже подходяще – в стиле «капуста». Если от работы разогреемся – будем скидывать одёжки послойно. Всё наше оборудование Дед так доработал, что оно влезало в большую спортивную сумку.

– Хорошее место, орлы, – сказал Дед, когда мы приехали. – Я тут поблизости пару лет прожил. Там, за садом, должен быть пустырь – то есть вытоптанная опушка, и наверняка есть тропа к озеру. Настоящая дача. Летом никакого взморья не нужно. Загорать можно в саду, купаться – в озере.

– Если его вконец не загадили, – испортил весь дифирамб Муха. – А загадят однозначно.

Мы подошли по совершенно пустой и тёмной улочке, освещённой всего одним фонарём, к нужному месту в заборе.

– Гении мыслят одинаково, – с этим афоризмом Муха показал на дыру в проволочном заборе и следы на снегу, ведущие от дыры к ближайшему сараю. Хозяева так не ходят…

Тимофей со своими тоже собирал инфу о всяких развалинах. Может, один и тот же бульдозерист снабжал нас адресами!

– Влипли, – сказал я. – Ничего не поделаешь, он – первый.

– А это что ещё такое? – с беспокойством спросил Дед. – Вон, вон, в окне…

Домишко, предназначенный на снос, ещё совсем недавно признаков жизни не подавал. А сейчас два окна светились, но как? Зеленоватым светом, какого ни одна лампа не даёт.

– Блин, – ответил Муха. – Кто-то туда залез. Но это не хозяева…

– Откуда ты знаешь?

– Мне так кажется… Вот интересно, эти следы свежие?

Вопрос был обращён почему-то ко мне.

– Что я тебе, Чингачгук? – спросил я. – Вот что, давайте уходить. Не нравится мне тут. Тимофей пришёл первый – пусть он и остаётся.

– Гость прав. Уходим, – решил Дед.

И тут грянуло!

Я впервые в жизни видел, как над домом поднимается крыша! Она ещё, наверно, целую секунду висела в воздухе, прежде чем опуститься. И её подпирал столб зеленоватого цвета.

А вот когда она опять накрыла стены, когда стены стали заваливаться, мы услышали крики.

Дом рухнул – крики смолкли.

– Тимофея завалило! – догадался Муха. – Ну, вы как знаете, а я – туда! Может, хоть кого-то сумеем вытащить.

И полез в дыру.

– А если это не Тимофей?! – крикнул Дед.

– Так тем более!

Снег в этой части двора не убирали с ноября. Ямы, которые мы заметили, оказались глубиной чуть ли не по колено и разношенные – явно прошли, след в след, несколько человек. Муха заскакал, как козёл, высоко задирая колени. Следующим пошёл я. Дед с сумкой остался у дыры, мучительно размышляя, должен ли он спасать Тимофея.

Муха, когда надо, соображает очень шустро. У нас были с собой фонарики на петлях, чтобы подвешивать. Он прицепил фонарик к двери сарая, залез туда и нашёл лопаты, грабли, даже вилы. Раскапывать рухнувшие стены втроём – безумие, но крепкие палки послужили нам рычагами. Дед, который всё же решился помогать латтонцам, тоже забрался в сарай и откопал там доски.

К счастью, две стены оказались довольно прочные, они практически устояли, но мы не сразу это поняли – от сараев мы их не видели. Идя вокруг развалины в надежде найти самое удобное место для раскопок, мы обнаружили их, обрадовались и взялись за дело. Возможно, что возле этих стен уцелел кто-то живой.

– Осторожно! Осторожно! – то и дело напоминал Дед.

Мы и сами знали, что растаскивать завалы надо осторожно. Удалось оттащить кусок стены, образовалась чёрная дыра.

– Тимофей! Боромир! Гольд! Швед! – закричал в эту дыру Муха.

– Тут я! – по-латтонски отозвался голос.

– Тимофей, ты, что ли?

– Я!

Муха с фонариком полез в дыру. Мы вставили туда доски на случай, если сверху что-то поползёт. Тимофей, увидев свет фонарика, лез навстречу, тихо ругаясь по-латтонски. Муха, пятясь, выбрался и потребовал лопату с ручкой – нужно было просунуть Тимофею что-то такое, за что он бы мог ухватиться, и понемногу его вытянуть.

Десять минут спустя он стоял перед нами – в свитере, но, кажется, не ощущая холода…

– С тебя причитается, – сказал ему Дед. – Пивом не отделаешься.

– Что за вопрос! – ответил Тимофей. – Как будто не понимаю. Теперь надо парней вытаскивать. Швед жив, я его слышал…

– Хорошо же ты перепугался, если по-латтонски опять заговорил, – пошутил Муха.

– Вы что? Я по-русски говорю! – воскликнул Тимофей, опять же по-латтонски.

– Это психическое, – догадался Дед. – С перепугу, наверно, бывает…

– Я нормальный, – ответил ему Тимофей. – Совершенно нормальный. С чего ты взял?

– Тимофей, ты сейчас говоришь по-латтонски, – вмешался я. – Как те, загипнотизированные, помнишь? Они не понимали, что говорят по-русски, пока им не сказали.

– Так… – произнёс он. – Отойдите от меня подальше. Я заразный.

– Тимофей, ты спятил? Гость, что там у нас в запасах? Для сугреву – ты ведь брал? – спросил Дед. – Дай ему выпить. И за работу. Там ещё три человека.

– Четыре, – уточнил Тимофей. – Где лопата? Там мои парни…

– Дураком нужно быть, чтобы лезть в дом, который может рухнуть, – сказал ему Дед. – Да ещё кого-то чужого с собой тащить.

– Я – Райво… – пробормотал Тимофей. – Я – Райво…

– Нет, он не спятил. Это он раньше спятил, когда вообразил себя русским. А теперь он вернулся в свой латтонский рассудок, – голос Деда был звонок и строг, каждое слово – как удар по железу. – Я же говорил!

– Дед, он попал в беду, – возразил Муха. – Ты что, не видишь? Тимофей, вот лопата. Где там, по-твоему, Швед?

– Я – Райво, – пробормотал Тимофей, но лопату взял.

Как мы вытаскивали из-под обломков повредившего плечо Шведа – лучше не вспоминать.

– А Боромир где, Гольд где? – спрашивал я. – Где они были, когда крыша взлетела? Ты не понимаешь?

– Понимаю, – сказал по-латтонски Швед. – Только говори со мной по-русски, слышишь? По-латтонски не смей!

– Мания национального величия, – определил проблему Дед. – Что вы там такое делали? Что вы взорвали?

– Я Андрес, – ответил Швед, – только ты меня так не называй. Он за имя цепляется. За звуки. За дифтонги…

– Дифтонги? – переспросил Муха.

– Латтонские дифтонги – «уо» и «эу». Только не повторяй…

– Давайте-ка, орлы, вызовем полицию и «скорую», – решил Дед. – Сами мы тут не справимся.