Вероника Батхен - Вербариум [litres]

Через полчаса с двумя банками пива в руках я стучался в дверь капитанской каюты.

– Открыто, Иван!

Раковина лежала перед доктором на столе, он, должно быть, как раз разглядывал её перед моим приходом.

Я прикрыл пяткой дверь и поднял банки до уровня глаз.

– Иван, – только и сказал он растроганно. – Эх, Иван.

Я подошёл к столу и по-свойски уселся в кресло. Чем-то у него тут здорово воняло. Эге, да это моллюск. Я уже говорил, что он был дохлый. Он ещё не совсем разложился и теперь испускал характерный запашок.

– Вам нужно хорошенько его вычистить, – сказал я. – Если хотите, я сделаю это в два счёта.

– Эх, Иван, – повторил доктор.

У него, похоже, пластинку заело.

Я вскрыл банку и сунул её доктору в руки.

– Давайте-ка лучше выпьем, док. За науку!

– Подождите! – Он полез в ящик стола и торжественно выложил передо мной новенькую сотку. – Спасибо вам, Иван, вы это заслужили. А я хочу выпить за искателей приключений! И за новую удачу!

Что ж, предложение дельное. Мы выпили за новую удачу.

Однако следующей удачи пришлось ждать долго. Я несколько раз погружался в том же месте – всё впустую. Доктор говорил, что ему нужна, по крайней мере, ещё одна раковина, и не хотел сдаваться, пока я не обшарю каждый уголок шельфа. Я из кожи вон лез, но с каждым днём всё больше убеждался, что мы только даром теряем время.

…Меня разбудили громкое лопотание и голос доктора. Интересно, с кем это он? Пришлось выползать на палубу.

По левому борту наблюдалась длинная пирога, в которой стоял абориген в европейских шортах. Жилистый старик с чёрным курчавым волосом на голове и седыми космами на плоской груди. В космах что-то темнело, но что именно, бог знает: солнце слепило глаза. В пироге были грудой навалены кокосовые орехи, стояла плетёная корзина со свежей рыбой, лежало несколько связок побегов бамбука. Размахивая длинными руками, старик высоким голосом предлагал товар доктору; доктор что-то отвечал ему на языке банту; тот внимательно слушал, а потом снова начинал лопотать и размахивать руками.

– До чего утомительны эти аборигены, – пожаловался доктор, увидев меня. – Битый час втолковываю ему, что не нуждаюсь в его товаре, и вот кажется, что он уже понял, ан нет, опять за своё!

– А вы что-нибудь купите, – посоветовал я.

– Тогда, боюсь, он нас вообще в покое не оставит.

Тут на солнце набежало одно из тех низких кучевых облачков, которые не редкость в этих краях, и я схватил доктора за руку.

– Смотрите, док!

Теперь, когда солнце не слепило глаза, я увидел, что на груди у старика висит большой костяной конус. Очень похожий на нашу раковину. Доктор так и впился в неё глазами.

– Эй, милейший, – закричал я, махая рукой, чтобы привлечь внимание старика, – не соблаговолите ли вы подняться к нам на борт и удовлетворить наше любопытство по поводу одной вещички, обладателем которой вы являетесь?

Не уверен, что выразил своё пожелание именно в этих словах, однако смысл был приблизительно такой.

Старик уставился на меня круглыми, немигающими, как у ящерицы, глазами, а потом перевёл вопросительный взгляд на доктора. Я подтолкнул доктора локтем в бок, и он наконец вышел из ступора. Он повторил мой спич на языке банту, и результат не замедлил сказаться. Старик страшно оживился, подгрёб к самому борту и уцепился за поручень трапа. Не иначе решил, что мы заинтересовались его товаром. Ловко, как обезьяна, он вскарабкался по перекладинам, и вот он уже стоит перед нами, скаля сточенные чёрные зубы и потирая тёмно-розовые ладони. Из подбородка и впалых щёк у него торчала мелкая серебристая щетина, а плоская грудь над выпуклым животом была сплошь покрыта густыми белыми кудрями. Вот в этих кудрях и висел на шнурке номер два.

Доктор, как сомнамбула, двинулся к нему, но я ухватил его за поясницу и немного попридержал. Прояви он излишнюю прыть – и прощай выгодная сделка!

С брезгливой гримасой я оглядел сваленный на дне пироги товар и, ткнув пальцем в корзинку с рыбой, осведомился: «Хау мач?»

Старик показал два пальца. Я показал один. Он покачал головой. С его лица не сходила дурацкая улыбка в тридцать два чёрных пенька. Я тоже покачал головой и ткнул пальцем в кокосовый орех. Он показал один палец на одной руке и пять на другой. Дескать, один доллар за пять орехов. Но я и тут не растерялся и показал ему один палец на одной руке и два раза по пять на другой. Он опять покачал головой. Тогда я небрежно, будто только сейчас заметил, ткнул пальцем в раковину и показал один палец.

Он схватился за раковину обеими руками, затряс головой и быстро-быстро залопотал.

– Что он говорит?

– Что не может продать раковину.

– Что значит – не может?

– Это – мбеге. Священная реликвия племени. Его прадед выловил её на этом самом шельфе. Она служит им оберегом.

– И он не продаст её даже за пять баксов?

– Боюсь, когда речь идёт о мбеге, деньги для них не имеют ценности.

– Это мы ещё посмотрим, док.

Оставив доктора развлекать гостя, я спустился к себе. Под койкой у меня была спрятана заначка – пара бутылок виски. Чего не сделаешь ради науки! Когда я вернулся, старик мило беседовал с доктором, который просто глаз не отрывал от раковины.

Как я и рассчитывал, бутылки тут же привлекли внимание старика. Дело было верное. Стоило солнышку осветить бутылочные головки, торчащие из моих карманов, как старик мигом захлопнул рот и жадно на них уставился.

– Намекните ему, док, – сказал я, – что этот белый парень охотно расстанется с двумя бутылками чистого, как слеза девственницы, виски, если он перестанет цепляться за свою жалкую раковину, пусть даже она тысячу раз будет мбеге, и передаст её вам в качестве вещественной благодарности.

Не знаю, точно ли доктор перевёл мои слова, но они заставили старика подскочить на месте. С неожиданным проворством он прыгнул в пирогу, едва не перевернув её, и схватился за вёсла. Что есть силы он принялся грести к берегу. Я озадаченно смотрел на доктора, а он, вижу, готов был наброситься на меня с кулаками. Но тут пирога остановилась и дала задний ход. Когда она поравнялась с лодкой, старик опять вскочил на ноги и старательно, не глядя на меня, принялся что-то быстро-быстро лопотать. В ответ доктор только головой качал.

– Он предлагает весь свой товар за одну бутылку виски, – пояснил доктор.

Я презрительно сплюнул в воду. Это не нуждалось ни в каком переводе.

Тогда старик бросился ничком на дно пироги и пролежал так не менее четверти часа. Я уж было подумал, не умер ли он с горя. Но тут он поднялся, снял с шеи шнурок, на котором висела раковина, и, нацепив его на лопасть весла, протянул доктору. Доктор бережно снял раковину, прицепил к веслу прорезиненный мешок, я опустил в него обе бутылки, и вскоре они заняли почётное место на дне пироги. Получив желаемое, старик начал улепётывать, как будто боясь передумать.