Тима Феев - Трим

После этих слов он взял свою жену под руку, попрощался со всеми и… вонзил свои пальцы в сам воздух ночной. И сильный треск тогда раздался, и узкая трещина вверх до самого неба пошла. А Мио эту трещину руками в разные стороны раздвинул и они вместе с Лией в нее тут же вошли. И никто тогда не успел ничего сказать даже. Так быстро и неожиданно все произошло. И уплыли молодые по этому струящемуся потоку в беспредельную высь. Выше облаков и даже выше самой луны. Которая в ту ночь, после того как они совсем скрылись за ее пределами, была по-особенному загадочной и невероятно красивой.

— Слушай, — обратился молодой трим к девушке, которая шла с ним под руку, — а по-моему эта птица плачет. Ты ничего не замечаешь?

— Замечаю, — с печальным вздохом ответила та, даже не повернув головы. — Это ворон и он давно уже нас преследует.

— Так может ему что-нибудь от нас нужно, — с новым вопросом обратился к ней юноша, — мы-то ничем ему не можем помочь?

— Не можем, — все так же грустно отозвалась его подруга, — ему теперь вообще никто помочь не в состоянии. Но ты не спрашивай меня об этом, потому что это старая и долгая история. Да и вообще, пойдем-ка лучше домой. А то ведь солнце садится за горизонт и скоро будет совсем холодно.

После этого двое тримов неспешно направились к деревянному домику, который стоял неподалеку от огромного леса. А странная птица, напротив, кинула на них теперь уже прощальный взгляд, каркнула, и полетела куда-то в сам этот лес. И там она оставалась достаточно долго. Пока, уже за полночь, не возвратилась назад к деревянному дому. Там она опустилась на распахнутую ставню одного из плотно закрытых темных окон и стала по ней неспешно прохаживаться. Наконец в этой комнате возникло какое-то движение, а еще через пару минут распахнулось и само окно. В темном проеме стояла все та же девушка, которая гуляла со своим возлюбленным этим вечером. Одета она была теперь лишь в длинную ночную сорочку, а светлые волосы ее были аккуратно расчесаны. Вот только взгляд ее, да и само все поведение девушки выдавали очень сильное волнение, которое она пыталась сейчас безуспешно скрыть.

Ворон, который в свою очередь тут же перестал прохаживаться по ставне, посмотрел на нее сначала внимательно, а затем и приглушенно каркнул.

— Нет, — ответила ему твердо девушка, которая, очевидно, прекрасно его поняла, — даже и не проси. И не смотри на меня так. Ты же знаешь теперь всё. Что не могу я вернуться назад. Да и не в этом даже дело. Сто лет! Ты хоть можешь себе представить, какой это срок. Ты не ждал так долго. День за днем, год за годом. Когда даже жизнь становится тебе уже в тягость и тебя совсем ничто не радует. Когда ты просыпаешься каждое утро с одной лишь мыслью о том, сколько лет тебе еще осталось ждать. А мы и виделись-то с тобой всего ничего. Поэтому не проси.

На это ворон ничего не ответил. А только еще раз посмотрел печально в глаза девушке и, с шумом взмахнув своими большими черными крыльями, быстро скрылся где-то в ночной тиши. Девушка же, спокойно проводив его взглядом, легонько провела рукой по распахнутой деревянной ставне. И, как она и думала, на ней она вновь обнаружила маленькую прозрачную каплю. Ворон, по всей видимости, снова плакал. И уже в которую ночь. Девушка грустно вздохнула, закрыла окно и неспешно вернулась назад в свою постель.

Сама же птица полетела в самую чащу огромного леса, где, ловко спланировав между двумя близко стоящими низкими скалами, да еще и под кронами нескольких разлапистых старых дубов, влетела в прекрасный и величественный храм, который там находился. Это был «Птичий храм», как называли его местные обитатели, и где ей самой предстояло провести еще так много времени. Внутри этого храма ворон запрыгнул на высокий золотой постамент, что возвышался в центре главного зала и стал по нему неспешно прохаживаться. Вокруг него, в небольших углублениях среди стен и между высоких блестящих колонн, стояли открытые клетки для птиц. Но птиц в них, за исключением лишь одной-двух канареек и нескольких соловьев, почему-то не было. И знал ворон о своем предназначении, а также о том, что ему предстояло сделать в ближайшую сотню лет. А именно: собрать со всех лесов Земли по одной такой певчей птице и поместить их в этих вот самых клетках. А потом… но это «потом» должно было наступить еще так нескоро, что он предпочитал об этом даже не думать.

Думал же он сейчас совсем о другом, а именно о том, как сам впервые попал сюда. Когда, совсем уже взрослым юношей открыл тяжелые двери этого древнего храма. А задолго до этого совсем еще маленьким мальчиком ловил сначала в лесу певчих птиц, а затем продавал их на рынке. И как однажды увидел тот небольшой и таинственный знак на дереве: поющую птицу с одним распростертым крылом. И эта птица словно показывала ему что-то. Она как будто призывала его куда-то. Туда, куда он и сам не знал.

И он пошел тогда в том направлении, куда указывало крыло птицы. Но ничего особенного не обнаружил. А только глубокую земляную яму, поросшую длинной пожухлой травой. И он, отбросив тогда все сомнения, полез в эту яму, на дне которой нашел очень извилистый подземный ход. И как он сильно перепачкался там весь, пока не выбрался с другого его конца наружу. Где и нашел новый знак, и запомнил то место. На следующий день он снова пришел сюда, вот только первого знака уже не увидел, а только лишь второй, который тоже куда-то указывал. И так он блуждал очень долго. Не день и не два, а месяц за месяцем. Иногда сбиваясь со следа, но затем снова возвращаясь к нему. Был даже однажды такой период, когда он почти на целый год потерял путеводную нить из загадочных птичьих знаков. И стал уже о них забывать.

Был он тогда совсем уже взрослым парнем и ему мало было дела до всяких там тайн и ребусов. Однако, когда он прямо у себя на чердаке опять обнаружил такой же вот тайный знак, то сразу вспомнил про все, и с удвоенным рвением продолжил прервавшиеся поиски. Ему отчего-то всегда казалось, что там, в конце этого пути его ждет что-то удивительное. Нечто такое, о чем никто и никогда даже не мечтал. А оттого он никому не сказал об этих своих птичьих знаках за все то время, что их находил, словно бы опасаясь, что призрачный след совсем потеряется. Наконец он пришел к тенистому проходу между широкими скалами. Эти скалы располагались очень близко друг к другу. Так, что даже ему самому пришлось между ними протискиваться. Но в конце этого темного и узкого прохода, среди переплетенных толстых ветвей, под кронами невероятно мощных и старых дубов он нашел медную дверь. Высокую и тяжелую. Которую тут же и открыл.

И он был тогда готов ко всему, но только не к музыке. Да и не просто музыке, а к удивительному, прекрасному пению сотен и тысяч всевозможных птиц, голоса которых с непостижимой гармонией то сходились, то расходились, становясь при этом то громче, то тише. Эти птицы исполняли невероятную и сложнейшую мелодию, состоявшую из десятков тысяч партий, которые звучали одновременно, создавая чарующий, пленительный, невероятный узор из идеально подобранных звуков. И он сам тогда не заметил, как поддался этому фантастическому очарованию, как плавно закружился сначала в нем, а затем и поднялся в воздух. Как парил под самым куполом центрального зала этого прекрасного храма. А рядом с ним скользила по воздуху удивительная лесная птица, которая смеялась и плакала, пела и танцевала. А еще она дирижировала. Всем этим хором, чудом, вдохновением.