Чарльз Плэтт - Свалка (сборник)

ТРЕСТ

Между деревьев косо ниспадали длинные солнечные лучи. В воздухе ударил густой аромат диких цветов, живицы, сухих листьев. Лес оживляло пение птиц. Юми шла медленно, часто останавливаясь. В душе ее установился мир и покой — в первый раз после вчерашнего приезда сюда. Сумку приходилось часто перекладывать из руки в руку. Надо же, одолела только половину подъема — и уже задыхается. Ребенком она поднималась на холм бегом, но теперь ей за тридцать, и силы больше не восстанавливаются моментально. Слишком много гавайских ленивых дней, сидения на берегу, перед телевизором, в мастерской…

Сзади послышался рокот мотора. Юми отошла на обочину и подождала, пока экипаж не показался из–за поворота. Старый, изъеденный ржой пикапчик с мятыми крыльями и заляпанными грязью ветровыми стеклами тарахтел, догоняя ее. Юми сощурилась, стараясь разглядеть водителя, и улыбнулась.

— Джек! — Она замахала рукой. — Эй, Джек!

Пикап замедлил ход. Бородач, в красной шапочке, сидевший за рулем, выставив локоть в окно, нахмурился.

— Дбрутро, — неприветливо буркнул он, подозрительно меряя ее взглядом.

— Забыл меня, да? — Она засмеялась. — Мы же соседи. Я — Юми. Юми Готтбаум.

— А–а, ш–штоп–тя… — Он ударил по тормозам, рывком распахнул дверь и выпрыгнул наружу — здоровяк в кожаной куртке, «левисах» и грубых башмаках, покрытых коркой засохшей грязи. Он сгреб ее в объятья, и Юми почувствовала, что ноги ее отрываются от земли. — Ч–черт задери, Юми!.. Господи Иисусе; сколько ж это — пять лет?.. — Он поставил ее на землю и упер руки в бока. — Чо за ерунду с волосами сделала — ведь ниже лопаток были. Ах, будь я… — Он рассмеялся и, сняв шапочку, хлопнул ею по бедру. — Будь я проклят!

— Остриглась, когда переехала на Гавайи, к маме, сказала она. — Семь лет прошло с тех пор.

— Семь лет, м–мат–ть моя… Слышь, а ты завтракала?

— Нет еще. Только к шоссе в магазин сходила, за продуктами. Ты ведь знаешь — у отца никогда ничего нет кроме мороженной фасоли да телеобедов. Вот, возвращаюсь. Подвезешь?

— Какого этого, конечно! Пожалте, ваше высочество!

Ехал он медленно, растягивая удовольствие и время от времени с улыбкой поглядывая на нее. Она успела подробно рассказать о своей жизни на Уайкики, о своем маленьком бизнесе изготовлении украшений для продажи туристам. Она жила с матерью, пока та не умерла от сердечного приступа, а потом продала дом и переехала в собственную квартиру.

— А парень–то у тя есть?

— Сейчас нет. — Она пожала плечами. — Ты же знаешь, как у меня с мужчинами. Те, что доступны, мне не нравятся, те, что нравятся, недоступны. Я — безнадежный случай, Джек. А ты по–прежнему с Эмили?

— А, ну да. Трое ребятишек у нас — дочь родилась, Салли, четыре года ей.

— И скотину все так же держите?

— Дак, хочешь, зайдем. Посмотришь. — Он поскреб щетину на щеке. — Пристрелил козла, скормил свиньям, а свиньи прокормят меня. Жуть как неприятно тебе такое рассказывать, ты ж вегетарианка, но с тех пор, как марихуану узаконили, она меня кормить перестала. — Скривившись, он сплюнул в окно. — А чо это тя в Калифорнию–то принесло? Ты ж говорила, больше не вернешься…

— Отец. У него… рак мозга. Сказал, что долго не проживет, и хотел повидаться перед смертью.

— Бллли–ин… — Джек остановил машину, навалился на баранку и искоса взглянул на нее. — Хреново дело. — Он неуклюже положил ей руку на плечо. — Скверно…

Юми пожала плечами, надеясь, что тяжелая рука его скользнет. Она понимала, что Джек ничего такого в виду не имеет, и дом его сколько лет был открыт для нее, но без его неуклюжего сочувствия было бы пожалуй, лучше.

— Я была настолько далека от него, — объяснила она, что… меня это не слишком трогает.

— Знаешь, терпеть не могу, когда ты такое говоришь. — Он запустил мотор, и некоторое время они ехали в молчании. Вот и последний поворот. Пикап взобрался на вершину холма, и Джек выдавил из себя смех. — Вот ты и дома. Купол, милый купол. [Dome, sweet dome] — Он помолчал. — Внутри, наверное, все тоже самое. Несмотря на разные там новшества.

— Какие? — Она взяла свою сумку.

— Тут как–то понаехало этих, в касках. Сказали, что ставят ему какую–то распроохеренную охранную систему и что–то типа новых генераторов.

— Да? Значит, теперь его штуки могут работать даже если отключится государственная линия, солнце перестанет светить, а ветер — дуть. — Юми улыбнулась и поцеловала Джека в чумазую щеку. — Спасибо, что подвез.

Она открыла дверцу.

— Заходи! — крикнул он вслед. — Где пять едоков, там и шесть, точно?!

Юми махнула рукой.

— Может зайду вечером.

Дождавшись, когда он сядет в пикап и уедет, Юми пошла в купол. Лео ждал ее внутри. Взглянув на лицо отца, она тут же поняла, что в чем–то провинилась. В животе что–то неприятно сжалось. Опустив глаза, она устремилась в кухню, но отец пошел следом.

— Где ты была?

Голос его звучал сухо, но она уловила сдерживаемое раздражение. Ну да, ее не было «в положенном месте». Часа на два она, будучи частью его окружения, покинула пределы контролируемой им зоны.

— Я думала, ты спишь. Будить не стала и пошла в магазин, — объяснила она, распаковывая продукты. — Надо ведь тебе хоть иногда прилично завтракать.

— Завтракать… — Он отмахнулся. — Я уже завтракал, Юми; время — одиннадцатый час. Если ты собралась в магазин, то отчего не взяла машину?

— Я так и не научилась управлять, — детским голосом сказала она. — Я боюсь машин.

Готтбаум раздраженно фыркнул.

— Идем в гостиную. Мне нужно показать тебе один документ.

Двинувшись было за ним, она отметила в себе тенденцию автоматически повиноваться ему.

— Но я–то еще не завтракала!

— Это не займет много времени. Посмотри на это так: через несколько дней ты вольна будешь завтракать, когда бы ни пожелала.

Вот же ублюдок, подумала она, следуя за отцом.

— Садись, — велел он, махнув в сторону стола.

Принужденно сев, она, пытаясь успокоиться, взглянула в окно и увидела вдали море, подернутое дымкой тумана, словно мягкий белый луч под ярко–голубым небом.

Вынув из ящика какие–то бумаги, Готтбаум подошел к ней, взирая на нее сверху вниз.

— Любуешься пейзажем?

Теперь, когда она снова повиновалась ему, он выглядел слегка душевнее.

— Очень мило.

— Но, наверное, навевает кое–какие неприятные ассоциации?

Он, как и вчера, продолжал вытаскивать на свет божий темы, которых они обычно не обсуждали. Что это — раздача долгов перед лицом смерти?

— Да, эти места напоминают о некоторых неприятных вещах, — осторожно, опасаясь ловушки, ответила она. — Вы с мамой, постоянно скандалящие, и… прочее, о чем я стараюсь не вспоминать.

Он кивнул.

— Итак, я вижу, что тебя, единственную мою наследницу, не интересует наследование данного земельного участка с прилежащими к нему конструкциями?