Гуго Вормсбехер - Куда идём?

Одновременно с этим процессом в последние годы проходил и другой, еще более важный, следствием которого и было, надо полагать, сведение государственной политики к проектной работе, причем уже не столько в пользу российских немцев, сколько по обслуживанию на самых ранних этапах "процесса интеграции поздних переселенцев". После переезда 2,5 миллионов российских немцев в Германию устами чиновников было озвучено в качестве новой доктрины простое предположение: практически все, сохранившие немецкость, выехали; оставшиеся — это уже не немцы, потому что у большинства смешанные браки (хотя еще в 1989 году их было у нас 70 процентов). Отсюда и программа: кое-кого еще добрать, резко сократив въезд; остальные пусть ассимилируются; финансовую помощь в течение нескольких лет, постепенно уменьшая, прекратить.

Политически эта "доктрина" выразилась в том, что был опущен абсолютный, глухой железный занавес для политических инициатив. Ни новый Президент Германии, ни новый федеральный канцлер, ни один министр, ни один депутат Бундестага, ни одна делегация за эти годы не преодолели этот занавес ни разу. Проблема российских немцев для германских политиков стала табу, а результаты деятельности по ее "решению" были теперь предметом интереса не Бундестага, не Правительства, а только Счетной палаты.

Уже несколько лет не состоялось ни одной встречи лидеров российских немцев с видными политиками Германии: контраст с прежними временами просто шокирующий. Даже с сегодняшним Уполномоченным по делам переселенцев руководство ФНКА — единственной представительной организации российских немцев — встречается лишь после долгих настояний, выслушивая при этом упреки в свой адрес за критические публикации (как будто можно быть довольным такой ситуацией!) да рекомендации в политических вопросах дружно работать вместе с "другими общественными организациями", т. е. подрядными структурами. (При этом почему-то сами германские партии не объединяются ни со строительными фирмами, ни с владельцами газет или организаторами увеселительных мероприятий; даже между собой они — допустим, социал-демократы и христианские демократы — ну никак не могут установить мир и согласие — христианство что ли мешает?) Даже Посольство Германии в Москве: если прежние послы порой уже на третий день после своего прибытия встречались с лидерами российских немцев, а в дальнейшем — регулярно, то нынешний посол не встретился с ними ни разу. Хотя именно он вложил в свое время в подготовку и заключение соглашения двух стран о сотрудничестве в поэтапном восстановлении государственности российских немцев больше, чем кто-либо другой, и знает нашу проблему тоже лучше многих. Даже непосредственные кураторы проблемы в Посольстве, с кем раньше встречались чуть ли не ежедневно, не имеют сегодня таких встреч. И вместо прежнего внимания к культуре, искусству российских немцев — что было нам так дорого и важно после десятилетий их фактического запрета, сегодня — равнодушие, холодность. При этом — небывало масштабная, несомненно важная в условиях безвременья для политического и экономического сотрудничества двух стран программа в сфере культуры в России вообще — несомненная заслуга Посла и Посольства. Но созерцать весьма затратное доброе внимание к другим при улыбках мимоходом к тебе — слабое утешение…

Однако, сколько бы отрицательных эмоций мы ни выражали по этому поводу, нужно признать, что причин для такого поворота у Германии было более, чем достаточно. (Другое дело, оправдывают ли они этот поворот). И прежде всего они инициированы российской стороной — т. е. тем, кому оказывалась помощь.

Встречи, договоренности, протоколы 11 заседаний Межправкомиссии, коммюнике о сотрудничестве, указы Президента, закон "О реабилитации репрессированных народов" — и никаких реальных шагов по их выполнению. Более того, вместо государственности один Министр по национальной политике предлагает российским немцам ориентироваться на "гражданское общество", другой — развивать национальную культуру без совместного проживания, третий — извиниться перед русским народом за нападение Гитлера на Советский Союз, а сам "гарант Конституции" — переквалифицироваться всем в саперы и выкапывать с помощью Германии снаряды на военном полигоне, чтобы там под надзором и селиться. Такова "стратегическая линия".

Практическая же политика не намного лучше. Государственной национальной политики в стране как таковой нет. Решений по ней никто не принимает. Идеологии в ней, кроме идеи роспуска всех национально-территориальных образований и сплошной губернизации всей страны, никакой. Под видом моратория на изменение административных границ исключаются всякие разговоры о восстановлении нашей государственности. "Ротация" министров такова, что германская сторона с некоторыми из них не успевает даже познакомиться. А Миннац перманентно в состоянии реорганизации, перетаскивания столов и папок, то раздуваясь вдвое-втрое, то опять сморщиваясь до своей привычной несостоятельности. Вдобавок в последние годы невозможно понять, кто же определяет политику и позицию Миннаца: Министр, который четко говорит одно, или замминистра со своими подрядно-задействованными подопечными, утверждающий и делающий противоположное. Во всяком случае, пройдясь по кабинетам, представители германской стороны убывают лишь с одной более или менее ясно пробивающейся мыслью: видимо, надо подождать, что скажет следующий министр.

Не лучше и с финансированием. Обязательства в виде обещательных предположений вроде и есть, но к каждому заседанию Комиссии выясняется, что из-за непреодолимых трудностей в стране (надо полагать, из-за утечки очередных нелегальных десятков миллиардов долларов за рубеж) средств было выделено только столько-то процентов, но к концу года может быть… и т. д. Невозмутимо-тоскливое выражение лиц германской стороны показывает: ясненько… В то же время и эти скудные столько-то процентов распределяются фактически лишь между несколькими "главными" подрядчиками, пришедшими к полному согласию на основе принципа равновесия страха, т. е. на основе способности каждого "подставить" других при недоучете его интересов. А иных к распределению средств, т. е. к "определению политики", не подпускают — это означало бы лишиться всего или "делиться".

Еще один настраивающий на раздумье момент — выезд 2,5 миллионов российских немцев, так и не дождавшихся решения своей проблемы в России. Возникает вопрос: есть ли еще смысл ждать этого так твердокаменно избегаемого решения, платя дальше сотни миллионов марок "в помощь" этому нерешению? И стоит ли еще чего-то добиваться для оставшихся, или дешевле и их, предварительно подучив немецкому, забрать, чтобы не тратиться на них дважды — и здесь, и там?