Гуго Вормсбехер - Куда идём?

Историк Яков Дитц, приведший этот пример, отмечает особенности немцев Поволжья. "Это новый народ… самобытная, самодовлеющая нация, ничем абсолютно не похожая на немца-германца. Если колониста-немца снова отправить в Германию, то, как показывает опыт, он окажется в чужой, непонятной ему среде, он будет за границей, а не в "фатерлянде", и рано или поздно вернется на Волгу", — пишет Я.Дитц еще в дореволюционные годы. Он видит в российских немцах гораздо больше сходства с первыми американскими переселенцами, из которых тоже "выработался тип сурового пионера… живущего в постоянной борьбе с природой и дикими индейскими племенами".

Так писал историк сто лет назад. Какой особый путь мы прошли еще после этого, рассказывать не надо…

Германия, ее народ за эти 250 лет прошли свой, тоже полный трагизма, путь. Особенно крутой поворот в их истории, жизни и национальной психологии произошел после поражения во Второй мировой войне, ставшего началом и освобождения германского народа от фашизма и во многом утраты своей национальной идентичности. Многолетняя оккупация Германии странами-победительницами, расчленение ее на зоны, на два антагонистических государства — это еще один удар по национальному самосознанию. Для освобождения народа и страны от идеологии нацизма, для перехода к новой, демократической форме жизни был запущен процесс денацификации. Он включал в себя не только кадровую чистку, но фактически полный пересмотр всей государственно-общественной системы, идеологии, политики, национальной культуры, образования и т. д. В России было два подобных процесса: после установления Советской власти и после прихода к власти Ельцина.

Ницше писал, что подлинный философ вынашивает и изнашивает свои идеи. В этой краткой формуле заключена и формула естественного развития, в данном случае идей. Но это вполне приложимо и к другим процессам, т. к. выражает иными словами диалектический закон отрицания отрицания. К сожалению, развитие происходит далеко не всегда естественным путем, когда "изношенные" идеи, представления, формы государственного управления, как бытовая техника, вытесняются и заменяются новыми, более эффективными, отвечающими данному этапу развития. И когда эта замена происходит насильственным путем (революция, переворот), то часто неизвестно, чего больше в этом — добра или зла.

Мы можем только догадываться (по пережитому в собственной стране и по процессу дегэдээризации после воссоединения ФРГ и ГДР), каким многомерным, всеобъемлющим, всепроникающим был процесс денацификации в Германии. И каким драматичным для многих. Тем более, что степень вины, степень "вредности" прежнего и то, что и как делать теперь, определяет ведь не сам народ, а победитель — в виде партии, класса или оккупационных властей и их приспешников из активистов первого часа, которые всегда первые и всегда больше католики, чем папа римский.

Но для нас главное в другом: в том, как отразился этот процесс на сохранении, а точнее, на подавлении, дискредитации всего национального.

Ведь нацизм возник как крайняя реакция на национальное унижение, испытанное Германией после поражения в Первой мировой войне. Всесторонне эксплуатируя это чувство, он несомненно играл для масс и роль защитника национальных интересов ( национал -социализм, т. е. не для всех народов социальное благополучие, а именно для своего). Утверждая и превознося все национальное: историю, культуру, искусство, свой народ, язык, страну, он утверждал вместо чувства униженности всего национального чувство гордости за все национальное, чувство превосходства всего национального. Именно в практике этого процесса смог нацизм так быстро увлечь, сплотить и направить против всех на гибель свой народ.

Денацификация поэтому не могла стать просто вытравливанием нацизма; она должна была коснуться и всего, что он использовал как питательную среду за время национального затмения разума. Нацизм был признан однозначно плохим, как до этого царизм и после него советская власть в России. При этом всегда непонятно, чем же голое зло привлекает миллионы людей в разных странах? Но это типично: враг всегда чудовище, тем более поверженный враг. А следовательно, однозначно плохим было и все, что хоть как-то было с ним связано. И тем более то, что он считал положительным или использовал в своих целях. А значит, национальная история — плоха, национальная культура — плоха, национальные обычаи, традиции, ценности, все немецкое, русское, советское — плохо и только плохо. Каким тотально плохим бывает все немецкое — старшему поколению российских немцев рассказывать не надо. Старшему поколению германских немцев, надо полагать, тоже. С нацистским прошлым надо было кончать. И как в конце войны был разрушен дотла мирный город Дрезден (за то, что в нем была национальная художественная галерея?), как уже после войны разрушили предприятия, "работавшие на войну" (а есть ли во время войны предприятия, не работающие на войну?), чтобы построить затем их снова, так теперь разрушалось главное — уважение и трепетное отношение ко всему национальному, без чего уже не может быть ни нации, ни народа.

Хорошо хоть, что не разрушили дороги, по которым ездили нацисты, не запретили национальные блюда, которые они ели, не запретили все слова немецкого языка, которыми они пользовались, а только часть их… Тоталитарные идеологии — большевизм, нацизм или маоизм, обладают одной общей чертой: их действия в конце концов вызывают, в нарушение третьего закона Ньютона, не равное, а превосходящее противодействие, причем часто превосходящее и по своей интеллектуальной ограниченности.

"Здесь был Вася" — нередко красуется надпись на стенах здания, памятника или в вагонах поезда, и сразу видно, кто здесь был. Надпись стараются стереть или закрасить. На всей послевоенной Германии стояла надпись: "Здесь был фашизм". Но вместо того, чтобы стереть эту надпись, старались стереть все, на чем, чем и кем она была или могла вообще быть написана, даже в будущем. Но фашизм использовал и возвеличил до мании все самое ценное, что есть у народа, что составляет его суть; он объединил под собой все: "Один народ — одно государство — один фюрер!"; он привил народу не только чувство национального превосходства, но и чувство национального эгоизма, чувство национальной безответственности и безнаказанности: блиц-победы способствовали этому как нельзя лучше. В общем, все немецкое — лучше всего, превыше всего, сильнее всего.

Покончить с фашизмом сейчас и навсегда означало при такой установке покончить практически со всем национальным, т. е. немецким, унизив его до степени вины. Потому что как в России после войны все немецкое означало фашистское и враждебное, так и в Германии для оккупационных властей национальное практически означало нацистское