Юлиус Эвола - Традиция и Европа

Über die metaphysische Begründung des Rassegedankens //Europäische Revue, XVI, № 3, 1940, S. 140ff.

Исходя из одной только предпосылки, что качественное и дифференцированное должно считаться совершенным, а количественное и бесформенное — несовершенным, уже можно было бы предположить, что превозносимая западная культура свидетельствует не о своём развитии, эволюции, а об упадке, инволюции.

Ныне различные трагические события наконец заставили большинство отказаться от мифов несерьёзного оптимизма, так что мы в состоянии ощутить истину вышеназванного кажущегося парадокса. Уже на протяжении столетий западный мир подвергается страшному процессу нивелирования различий. Формы его проявления в политике — от либерализма и демократизма до большевистской массовой культуры — суть лишь отдельные и только внешние явления. Сейчас размыты не только различия в касте и внутреннем достоинстве, которым наши древние традиции обязаны своим величием: такого же рода процесс поступательного упадка приводит к тому, что идеалом будущего после произведенного сглаживания различий между человеком и человеком станет сглаживание различий между полом и полом. На этом же антиаристократическом и антииерархическом стремлении, легко различимом во многих признаках упадка современного мира, основывается явление феминизма, ярчайшее выражение которого может быть обнаружено в обеих странах, которые подобно двум сторонам одних и тех же клещей с востока и с запада сжимаются на нашей Европе — в России и в Америке. Большевистское равноправие женщины с мужчиной во всяком общественном, правовом, политическом отношении фактически находит полное соответствие в эмансипации, которой женщина уже достигла по ту сторону океана при помощи феминизма.

Нам поможет приём сопоставления. Чтобы выявить заблуждение, лежащее в основе таких современных перемен, и в то же время определить ценности, могущие вновь привести к соответствию норме, мы вкратце приведём здесь воззрения на жизнь, свойственные всем великим арийским культурам, особенно классическому, греко–римскому, а позднее и нордическо–римскому миру.

Почитание формы — формы как закона упорядочения и различения — было основой подобного восприятия жизни. Мир есть Космос, а не Хаос, поскольку он, подобно совершенному организму, выстроен из некоторого числа хорошо дифференцированных и незаменимых частей и функций. «Истина», конечная цель таких частей, состоит не в том, чтобы через растворение их характера вернуться к тому состоянию, в котором они уже однажды были, а наоборот: чем больше они являются самими собой, тем точнее проявляется их собственная природа, вплоть до возникновения совершенных личностей, что понималось как предпосылка величайшего разнообразия и определённости вселенной. Таким образом сложилась основа иерархического порядка в семье, роде, городе, и, наконец, в самом государстве — иерархия, которая строилась не при помощи насилия и подавления, а как признание естественных различий между людьми, полами и расами.

Разумеется, никакого иного бытия в его опытной, эмпирической непосредственности кроме него самого и не существует. В нём возникают и противоборствуют противоположные сущности. Однако такое состояние смешения рассматривалось как несовершенство, и задачей этики и собственно аскетизма традиционно считалось их преодоление, вплоть до образования типов, которые целиком и полностью находятся в состоянии существования «сами по себе»: примерно как оживлённые, высеченные неким ваятелем из бесформенной материи статуи. Что касается собственно полов, то мужчина и женщина составляют два типа, и кто рождён мужчиной, должен оставаться мужчиной, а кто женщиной — женщиной, целиком и полностью, в телесном и духовном, с преодолением какого бы то ни было смешения друг с другом. Что касается духовного плана, то каждый мужчина и каждая женщина должны идти по своему пути, с которого нельзя сойти, не вызвав беспорядка и разлада.

В том мире, который нами считается нормальным, где царила высшая свобода и та внутренняя отвага, без которой жизнь является грязной и бессмысленной — в таком мире сущностным признаком мужественности считалась внутренняя самодостаточность и власть, «бытие в себе», достигнутая волевым усилием чистота — и к этой цели вели два великих пути: путь действия и путь созерцания. Оба этих основополагающих вида мужественности находили своё выражение в воине, т. е. герое, и в аскете. Таким же образом существуют и два соответствующих типа выражения женственности. Женщина реализует свою сущность и поднимается до того же уровня, до которого мужчина поднимается как воин и как аскет, в той мере, в какой она является возлюбленной и матерью. Как существует активный, деятельный героизм, так существует и пассивный, страдательный героизм. Героизму абсолютного утверждения противопоставляется героизм абсолютной преданности — и он может быть столь же ярким, как и первый, когда он переживается в чистом виде, как некое обрядовое жертвоприношение. Именно эта двойственность героического определяет различие между ведущими к совершенству путями мужчины и женщины. Поведение воина и аскета, из которых первый утверждает себя в жизни через чистое действие, а второй — через мужественное уединение, стоит по ту сторону жизни. У женщины ему соответствует героизм порыва, при помощи которого она полностью отдаётся кому–то другому, посвящает себя ему и живёт только для него, будь это её мужчина (тип возлюбленной, соответствующий типу воина) или её сын (тип матери, соответствующий типу аскета), и в таком отношении находит высший смысл собственной жизни, свою радость и — в пределе — своё спасение. Как можно решительнее проведенное осуществление этих двух типов, разделённых и несмешиваемых направлений героического с устранением всего того, что есть в мужчине женского, а в женщине мужского, до получения совершенной женщины и совершенного мужчины — таков укоренённый в традиции, нормальный закон жизни обоих полов.

Едва ли нам нужно намекать, насколько отличны такие взгляды от нивелирующих и гуманистических принципов, овладевших в последние времена моралью, правом, общественным устройством и даже идеалом познания и творчества европейцев. На этой основе можно понять также дух и облик современного феминизма.

Фактически было бы немыслимо, если бы мир, «преодолевший» касты и, выражаясь якобинским жаргоном, вернул каждому человеку его «достоинство» и его «право», смог сберечь ощущение традиционных отношений между полами. «Эмансипация» женщины должна была неизбежно последовать за освобождением рабов и прославлением бессословности и бес традиционности, т. е. древнего парии. От завоеваний отреклись.