Александр Бреусенко-Кузнецов - Гарпии визжат

— И что же, весь их народ участвовал в разорении вашего дворца?

— Не весь, конечно. Но картау очень примитивны: у них нет имён. Все они просто Картау. Поэтому как отличить правого от виноватого? Проще и разумнее наказать сразу всех.

Ангелоликая одобрительно покивала. Мол, несомненно разумнее.

— Кстати, а зачем эти Картау напали на дворец? Хотели поживиться?

— Ну, не совсем, — Оксоляна замялась, — дело в том, что мерзавцы мне мстили… — сказала и сама же расстроилась: Ангелоликая теперь не отстанет, пока не выспросит до конца, а там ведь — в опасном соседстве с племенами картау — притаились собственные грешки.

— А за что мстили? — оджидаемо спросила Мад Ольгерд.

Лимонные щёки царевны в зеркале видимо пооранжевели.

— Ну… — протянула она, собираясь с духом, — дело в том, что я совершенно случайно осквернила их поганое святилище…

— И только-то? — прыснула Мад. — Что ж, поганые святилища осквернять надо. Значит, поступила правильно!

Царевна, помня о своём грешке — довольно мелком, но таком постыдном и трудносовместимом с высокой моралью мертвеца, поспешила согласиться. А то ведь Ангелоликая, как узнает — не только не одобрит её пошлое потакание своим низменным страстишкам, но и знаться с Оксоляной больше не захочет. Чтобы как минимум самой не замараться. Руки мертвеца должны быть чисты — это всякий скажет.

Ещё Мад Ольгерд попросила перечислить тех «нескольких людей», которым Оксоляна также собирается мстить. Не только ведь народу.

— Царица Будула! — с чувством произнесла царевна.

— Ну, это-то понятно. Дальше.

— Один мой бывший наложник. По имени Хафиз.

— А этого-то за что? — хихикнула Мад.

Оксоляна надула губки:

— Он меня бросил.

— Это всё?

— Нет. Ещё надо уничтожить двух отшибинских карликов. Их имена — Лимн и Зунг. И это они привели племя картау в оазис Гур-Гулуз и натравили на мой дворец! — Оксоляна снова скрежетнула зубами. На сей раз получился не такой уж и мелодичный звук. В общем, зря скрежетала.

Неужели состоялась та главная встреча, ради кторой Оксоляна приехала в Циг? Встеча долгожданная, но неожиданная.

Когда Ангелоликая вышла из оксоляниной ложи, а сделала она это в образе «тётушки» (тщедушная, узкий таз, мягкие очертания лица, добрые морщинки у глаз, цвет кожи ближе к молоку, чем к крови), счастливая царевна не могла сдержать глупой улыбки. Получилось!

Обо всём договорилась! Убедила Мад Ольгерд в своей полезности. Оконфузилась в малом (ох уж эти обидные прозвища!), но зато избежала мыслей о куда более серьёзных грешках. О дурных привычках, коим царевна предавалась в Уземфе. Узнай о них Ангелоликая, тогда ещё неизвестно, пожелала ли бы иметь дело с таким грешным существом, отягощённым многими слабостями — тогда как некрократии важны сильные адепты.

Повезло, что госпожа Мад не стала подробнее расспрашивать и о причинах бегства царевны. Да, о вероломном преследовании царицей Будулой — истинная правда, но ведь не вся правда. Стоит чуть глубже копнуть — и тут же наружу полезет история потакания молодой царевны собственным дурным наклонностям. Извинительным, но очень дурным — будущей царице такие не к лицу.

А ещё — пришлось в который раз увериться в неизменной щедрости некрократической власти. Пятьсот некроталеров ежемесячно всегда пригодятся. Ангелоликая сама поставила вопрос о гонораре — за что? За то, что царевной Оксоляной будут совершаться действия, которые приведут её к титулу царицы? Так она же и без того собиралась их совершать!

— Вы обязались перед некрократией стать царицей, — пояснила госпожа Мад, — это значит, что вы более не вправе отказаться от своих слов.

А собирается ли отказываться уземфская беглянка? Такое даже представить весело!

— Пятьсот — это для начала, — сказала Мад, — когда станете царицей, вам будет причитаться намного больше. Проекты, которые доказали свою успешность, некрократия ценит гораздо выше.

Если говорить начистоту, царевна пока что в деньгах не нуждалась. Не считая приличной доли родительского наследства — запаса изумрудов и ценных бумаг, что лежали в банке Карамуфа с незапамятных времён, Оксоляна владела и неплохой коллекцией личных драгоценностей, спасённой из гибнущего дворца в Гур-Гулузе. Рискуя посмертием, верный Ынышар её буквально выцарапал из-под носа подлых захватчиков.

Когда Оксоляна нашла в Циге своего банкира, тот подтвердил её права на причитающуюся долю наследства, подсчитал по её просьбе, на сколько лет существования на широкую ногу его может хватить — лет на пятьдесят, но при том настоятельно советовал не обналичивать сокровища до встречи с Ангелоликой. «Зачем тратить состояние, которое может полежать?».

Царевна тогда не до конца поняла Карамуфа. Ещё бы: даже его готовность предоставить ей часть собственного особняка показалась непродуманной и смешной благотворительностью. Но теперь-то — после договора с Ангелоликой — его предложение крова клиентке выглядит исполненным здравомыслия и практического опыта. Карамуф был уверен, что уж деньги-то Оксоляна получит, даже если не догадается попросить. Он хорошо знал некрократию и её приёмы работы с людьми.

Некрократия на твой счёт намного спокойнее, когда платит тебе деньги, сказал однажды Карамуф, а царевна ещё подумала, что он оговорился, что имел в виду твои взносы в некрократию, а не её — в тебя. Оказывается, его слова были точны. Да, вступая с тобой в отношения, власть мертвецов ищет повод тебе заплатить. Ибо щедра. Ибо справедлива. Ибо страдает, когда не удаётся проявлять лучших своих качеств.

Под впечатлением от встречи с Ангелоликой Оксоляна словно бы выключилась из той благодатной службы, которая происходила в храме. Проповедь, звучавшую с трибуны, почти всю пропустила мимо ушей. Конечно, у неё есть оправдание: на трибуне-то не сама госпожа Мад, а лишь один из её ангельских голосов. «Станешь ли с прежним усердием внимать отражённому свету луны, когда имел счастье лицезреть само Солнце?» — вопрошала очень подходящая по смыслу старинная уземфская мудрость.

Несколько отойдя от радостного события, царевна попыталась заставить себя обратиться в слух. Помогло, но не надолго. Почти сразу Оксоляна словила себя на том, что весьма жёстко критикует проповедницу. И о том она-де сказала без должной силы в голосе, и этот глагол употребила в неверной форме, а здесь вообще запуталась в логике излагаемых мыслей. Ну кто её учил красноречию? Торговец попугаями с Рыночной площади?

Устыдившись собственных слов (ибо хитрая госпожа Мад запросто могла их подслушать), Оксоляна вновь перестала вслушиваться в журчание проповеди. Пускай себе! Её дело, так или иначе, решено, причём в высшей степени позитивно.