Александр Бреусенко-Кузнецов - Гарпии визжат

Посмертие тоже ни смерть, ни жизнь. Оно где-то между. И тоже длится отвратительно долго — пока не сгниёт бальзам. Срок окончания посмертия можно легко ускорить. Объятия Марципарины, которые бальзам воспламенят — не худший способ ускорения. Правда, сами мертвецы думают иначе.

С Лулу Марципариной им ещё повезло, наверное думают мертвецы из Цанца. Ну да, здорово повезло, что Управитель Умбриэль Цилиндрон и некромейстер Гны сохранили для медленного гниения их упитанные бальзамами тела, спасли от собственной непутёвой доченьки!

Повезло им и с самой Лулу Марципариной. Ну, вешалась им на шеи, не без того. Но ведь дожидалась обоюдного решения! Никому своих жарких объятий не навязала насильно, давала шанс унести ноги.

Повезло им, конечно, и с собой самими, поскольку как только Марципарина отвернётся, или родичи нахмурятся, или Гны с Цилиндроном нагрянут, они ноги в руки — и поминай, как звали.

Редкостное везение. Счастливый, можно сказать, случай.

Марципарина Бианка в полусне бормочет иронические фразы, быстро теряет нить и силится вспомнить, кого же она последнего награждала убийственным сарказмом. А, что там вспоминать. Посланника Смерти Чичеро — вот кого. Даже если говорила о ком-то другом, весь сарказм — только ему. В безраздельное пользование. Может, в сундуке пригодится.

…Ах да, вот о чём она думала: о прошлых!

Ну да, Лулу Марципарина ведь теперь уже дама с историей. Правда, история — в основном отрицательного свойства. Прошлые — не значит бывшие. У растяпы Лулу они именно так «прошли», что толком-то их и не было! А всё почему: не догнала!

Обидно ли Марципарине, что ни одного мертвеца в её объятиях так и не сгорело? И да, и нет. С одной стороны, она ведь не бочка заморского пороха, чтобы почём зря воспламенять мёртвые тела. Этак и красоты своей неземной очень быстро лишишься, и здравие пострадает, да и боли телесной сколько придётся вынести — не наплачешься!

С другой стороны, что ж они, стервецы такие, от любови девичьей отказывались? Определённо, заслужили худшего. Гореть им в объятиях за отказ от нежных объятий — и долго гореть, прочувствованно и вдумчиво!

С третьей стороны, если бы кто дерзнул, и отважился, и не отверг — такого смельчака Марципарине Бианке было бы ой как жалко! И чувствовала бы свою несправедливость — несправедливость всего в себе: и желаний, и решений, и самого появления на свет.

А с четвёртой стороны, что же о мертвецах-то горевать? Вот же: всё образовалось! И родился у неё прекрасный сын. И так чудно переливаются на свету его серебристые чешуйки, что диво дивное. И зовут его Драеладр, а у драконов это — первое имя! Откуда же, спрашивается, грусть и печаль?

Но откуда-то грусть и печаль пришли. И о чём-то сказали.

Ой, да полно! Воспоминания о мертвецах — глупая глупость, жалкая жалость и потакание слезоточивой ерунде. Не состоялось в твоей жизни мертвецов, ни одного, кроме, разве, Чичеро — и радуйся, дурочка!

Это ведь враки, что мертвецы — высшая раса. Никакая не высшая: бедные, обманутые люди. Захотели жить, как в Запорожье, а Запорожья-то из живых никто и не видел. Вот и закачали в себя бальзамы, которые при общении с настоящими женщинами вспыхивают и горят — жалеть таких надо.

Да, поведение мертвецов уязвляло женскую гордость именно в ту пору, когда много чего решается. Да, умнее Марципарина Бианка стала потом, а с детства — имела ли случай усомниться в той навязчивой «истине», будто мертвецы выше. Но теперь-то Бианка прозрела, думает иначе.

И верно, прозрела. И правда, иначе. И в глупости она больше не верит, это тоже так. Но в истории-то были настоящие чувства. К тем предметам, в какие верила тогда. К тем людям, чьего расположения искала. И к тому единственному странному мертвецу, чьё — нашла.

Бларп говорил, что в случае общения мертвеца с драконом воспламенение бальзамов — беда не единственная. Что с мертвецом произошло бы ещё много чего, если бы несчастный не погибал сразу. Но возможности повременить с погибелью у него нет, вот потому до конца неизвестно, какие другие беды возможны при таком контакте.

Может, в её отношения с Чичеро вмешались эти скрытые причины?

Конечно, в юности Лулу, прошедшей в Цанце, было что вспомнить и приятного, весёлого, интересного. Интересным обеспечили книги да учителя-некроманты (то-то и вышел интерес пополам со скукой, ведь отравлять чужую любознательность они мастера), а весёлым и приятным — живые люди. Ясно, что эти живые были не слишком гордые: их специально нанимали для «скрашивания» её юных лет. Потому и отношения с ними были из числа тех, что «не считались».

Ну да, «не считались». Но роль-то свою сыграли.

Униженная частыми отказами мёртвых молодых людей, Марципарина подумывала о том, чтобы замкнуться в гордом одиночестве. Почему нет? Пусть сами попрыгают, чтобы попасть в её поле зрения.

Идея-то благая, но вот с воплощением… Замкнуться и не желать — оказалось выше девичьих сил. Этого попросту не позволил драконий темперамент. Попробуй замкнись, когда энергия бурлит и каждый миг изнутри тебя размыкает! А после очередного неудавшегося «замыкания» попробуй дальше себя уважать.

Вот тут-то Марципарину и спасли живые люди. Ловко?

Выход оказался донельзя прост, и раньше к нему не прибегли дишь потому, что он вовсе не выглядел выходом, ведь живые — ну никак не могли быть ровней Лулу. Живых аристократов марципарининого возраста в Цанце давно не осталось, а не аристократы — что им делать в покоях известно чьей дочери? Чёрная работа, уборка в её отсутствие — вот и всё, на что могут рассчитывать «живцы» из простонародья. А придёт она — так некроманты тут как тут, а волшебников в фиолетовых мантиях простолюдины пугаются.

Странно, но мертвецкое предубеждение против живых долгое время разделяла и Лулу — сказывалось воспитание. Что с того, что живая и она сама? Если и живая, так по-другому: в силу каприза. Иное дело — тёмное простонародье, неспособное на посмертие заработать. Как таких уважать? Их даже мертвецы поскромнее именем и достатком порой за людей не держат, а уж дочери самого Цилиндрона и взглянуть на таких неприлично.

А надо заметить, что истинная причина, по каковой к ней не пускали мёртвых, Марципарине до сих пор была неясна. Она думала — просто против Умбриэль Цилиндрон, который сам желает выбрать для дочери подходящую партию. Логично ли было так решить? Да вполне! А значит, если даже мёртвые аристократы Цилиндрону нелюбы, то что говорить о вовсе безродных «существах»?

Чтобы выходу найтись, понадобилось расстояние. Вблизи он не был заметен. Приехал он, откуда не ждали — из царства Уземф.

Уземфская царевна Оксоляна путешествовала по землям Предпорожья в сопровождении своего мужского сераля. Царевна недавно вошла в посмертие, а вот сераль имела совершенно живой, что немаловажно. Один из лучших в ремесле доставления утех. Каждого наложника в подобных сералях натаскивают с раннего детского возраста, и к совершеннолетию те обязательно превращаются в утончённые «машины наслаждения».