Александр Бреусенко-Кузнецов - Гарпии визжат

А вот Отксоляна уверена: не пронесёт. Просто насмешница Мад выбирает момент, когда удар покажется всего болезненнее.

Вопрос в том, эузской ли шлюхе предназначен удар?

Нет, коли вдуматься, то и царевна может оказаться лишней. Если Мад Ольгерд вдруг начнёт опасаться её усиления — уберёт из гексы как не в меру зарвавшуюся первую ученицу. Тогда все её старания быть полезной обернутся знаками нескромных честолюбивых претензий.

Вообще-то царевны всегда под подозрением, Оксоляне ли не знать? Скромнее надо быть. Царевне — в особенности.

Когда на второй неделе после тревожащего объявления Оксоляну будто невзначай пригласили в покои Мад, она сразу поняла: вопрос о переформировании септим подступил вплотную. Вот-вот начнётся!

Что ж, соображала она, идя по устланному чёрно-красным ковром коридору вглубь подземного лабиринта, если меня спросят, отвечу: лишняя среди нас, разумеется, Кси, так как она эузка, да ещё шлю… дама лёгкого поведения. Если кого и убирать, так её.

Дурочка же Клементильда из купчих — та слишком уж явно глупа, да и неизвестно, чья она дочка по отцовской линии, как бы не перейти дорогу сильному покровителю, который сумел же при всём умственном убожестве послать её учиться к нам в септу.

Что до остальных… Нет, конечно, же, Оксоляна сдаст и остальных, если понадобится. Но не хотелось бы. Всё-таки они полезные в гексе люди — даже неприятная заноза Бац.

Войдя в покои Ангелоликой, Оксоляна почувствовала: всё складывается намного опаснее, чем ожидалось, причём лично для неё. Ведь…

У Мад Ольгерд она застала поэтессу Лайл.

Ага, ту самую уземфскую поэтессу, чьи строки частенько вспоминала, когда задумывалась о грустной судьбе одиноких мертвецов посреди нетолерантного мира живых человечишек. У Лайл все стихотворения — только об этом.

— Хочу тебе, девочка, представить твою соотечественницу, — в ответ на поклон царевны произнесла Мад, — она только вчера добралась к нам из Уземфа, — прибавила с игривой таиственностью.

— Но мы знакомы. Здравствуйте, госпожа Лайл.

— Будь здорова, царевна Оксоляна, — взгляд чуть свысока. Гостья даёт понять, что уземфская иерархия сейчас не действует, а в здешней — она неизмеримо выше.

Если по-правде, подлинное имя поэтессы — Лейла, но она предпочитает называть себя на сугубо мертвецкий кранглийский манер. Оксоляне тоже так больше нравится, ведь она и сама мёртвая принцесса. И тоже горячо уважает порядки кранглийских земель.

Лайл — дочка бывшего уземфского визиря, который некогда сбежал в Запорожье, поскольку подвергался гонениям за переход в посмертие. Тот визирь в Уземф так и не вернулся, хотя власть сменилась и его, говорят, простили. Ясное дело: в Запорожье он устроился лучше. Но дочка — приехала в родной пустынный и полупустынный край, причём с важной миссией.

«Желаю наводнить нашу варварскую землю стихами, созданными по последней кранглийской моде» — вот как эту миссию определяла она сама. Но поговаривали, что стихи — лишь прикрытие для подлинной миссии: служить глазами и ушами западной некрократии при уземфском дворе.

Оксоляна думала: привирали, но сейчас…

Зачем поэтесса прибыла из Уземфа к Ангелоликой? Небось, собрала какой-то материал на Оксоляну. Ой, царевна, к жестокому своему стыду, знает, что это за материал.

После такой компрометации она вряд ли останется главой септимы. И, конечно же, это её не возьмут в состав гексы.

Да, так и есть.

— Лайл прошла через опыт наших боевых септим десяток лет назад, вскоре после основания храма, — доверительно сообщила Ангелоликая, — сейчас она наш главный представитель в царстве Уземф. И, разумеется, к ней стекаются все сведения о значимых событиях в этой земле…

Например, о разорении дворца в оазисе Гур-Гулуз, мысленно подсказала Оксоляна.

— …например, о разорении вашего дворца, — закончила Мад.

Ещё бы, мёртвое сердце царевны провалилось ещё глубже, уж наверное, вскрылись любопытные подробности…

— Вскрылись любопытные подробности нападения, — подтвердила Лайл, — установлены его подлинные причины… — а сама так ласково поглядела на царевну, что стало ясно: пора перехватывать инициативу.

— Да, конечно, — кланяясь, перебила Оксоляна, — простите, Ангелоликая, что я вам сразу не сообщила о некоторых известных мне подробностях. По правде говоря, мне казалось, что они не слишком важны…

Ну, вот тут Оксоляне и пришлось выложить начистоту всё, что доселе столь успешно скрывала о своих уземфских шалостях. От чтения мыслей — скрыла, но ведь никак не скроешь от множества шпионов на местах. Не зря её заранее предупреждал банкир Карамуф.

Лимонно-жёлтые бальзамы приливали к щекам, когда Оксоляна повествовала о своих «милых забавах» в Гур-Гулузе.

Увы, она, как и многие из мертечих, одержима пагубными и предосудительными половыми страстями к… извините, живым телам. Она осознаёт весь стыд и срам своего порока, но не может ничего поделать: просто очень хочется. Желание нарастает где-то внизу живота, она, сколько может, сопротивляется, но иной раз, находясь в особо изнеженном состоянии — она просто не может сопротивляться властной звериной силе, и тогда, не отдавая себе отчёта в последствиях своих деяний…

— Всё это очень интересно, но, пожалуйста, покороче, — попросила Ангелоликая.

— В общем, я там, в Гур-Гулузе спала с живыми наложниками, — выдохнула Оксоляна, покрываясь лимонными пятнами.

— И что? — усмехнулась Ангелоликая Мад. — Многие спят с живыми. Нас подобным не удивишь, не правда ли, красотка Лайл? — та прыснула.

— Но, дело в том, что всех тех наложников, с которыми сплю, я немножко э… убиваю, — идиотским извиняющимся тоном произнесла Оксоляна, а на лбу у неё выступила испарина.

— Убиваешь? Что ж, с кем не бывает… — широко улыбнулась Мад, а старшая сертра по септиме Лайл в точности скопировала её улыбку.

— Я… понимаю, что в эти моменты веду себя недостойно мертвеца, — царевну бросило в озноб, но не останавливаться же на середине признания, — просто, когда начинаю, то не могу остановиться. В начале надеешься утолить страсть малой кровью, и это почти удаётся, но нет, всё-таки нет, и вот тогда, чтобы достичь окончательного удовлетворения (вы понимаете?) поневоле приходится раздирать живые тела заготовленными крюками, выпускать наложникам кишки, после чего, глядя в стекленеющие глаза, наматывать, наматывать, наматывать… Ну, как-то так, — тяжело дыша, остановилась она.

— Очень страстно получилось, вы не находите, Ангелоликая? — потешаясь над оксоляниным сбившимся дыханием, вымолвила Лайл.

— Это всё, что хотелось добавить? — с добротой во взоре спросила Мад.

— Почти, — выдавила из себя Оксоляна. — Осталось только заметить, что при таком способе наслаждений в спальне скапливается много трупов наложников. От них идут запахи, раздражающие живую прислугу. Мухи собираются, облепляют тела. Надо их куда-то выносить, чтобы не дразнить непосвящённых, ведь правда?