Александр Бреусенко-Кузнецов - Гарпии визжат

— Мы должны всемером справиться с пиратами моря Ксеркса? — шепнула на ухо царевне насмерть перепуганная Бацилла. — Интересно, как она это представляет?

— Боюсь, Ангелоликая ждёт нашего плана, как это сделать, — сквозь застывшие в преданной улыбке зубы процедила в ответ Оксоляна.

— Нашего? — нервно хихикнула Бац. — Или всё-таки твоего?

И к сожалению, она права. Задача разработать план, как правило, предлагается первой ученице септы, а реализуют уже все сообща.

Но это же несправедливо! Я из Уземфа, а Уземф — царство пустынное, там нет моря! Что я, уземфская царевна, видевшая с детства одни лишь корабли пустыни, предложу против настоящих морских парусников?

Кажется, ясно, к чему это задание. К верному обезглавливанию септимы, вот к чему. Хотят, чтобы она не справилась. Хотят её заменить. За что, о Ангелоликая, за что?

К счастью, подходящий план у Ангелоликой всё-таки был. Ну, как подходящий — за неимением чего получше. И мало кому в септиме Оксоляны он приглянулся, ну разве только непутёвой Кси — уж она-то нечто подобное по крайней мере умеет.

— Вы шутите, Ангелоликая? — спросила Оксоляна, втайне всё-таки надеясь, что нет. Ибо если хитроумная Мад шутит, значит, план по изведению морских пиратов должна показать она, царевна пустынножителей. А нет у неё подобного плана. Ни с собою, ни на уме.

— Как хотите, — с недобрым прищуром произнесла Мад, — как хотите, но помните: час переформирования септимы в гексу не за горами. Кто изъявит желание отказаться от испытания, с той мы распрощаемся без малейшего сожаления!

И распрощается. И не пожалеет. Кто бы усомнился.

— Но… милая Мад… У нас просто не получится! — давясь не выпущенными наружу более жёсткими возражениями, проблеяла Бац.

— Получится, — пообещала госпожа, — как-никак, вы существа женского пола. Должно получиться.

— Но, простите, Ангелоликая, — торговка Данея, к немалому изумлению Оксоляны, усмотрела главную суть проблемы, — как быть, если на нас… просто не будет спроса?

— Не будет спроса? На участниц моей боевой септимы? — Мад откровенно издевалась. — На кого не найдётся спроса, ту мы более не задерживаем. Считаем, что в её возможностях исходно жестоко ошиблись.

— А я ненавижу мужчин, — обиженно протянула Клементина, — в особенности живых. Мама говорила, все они такие грубые волосатые животные…

— Мужчин придётся полюбить. По крайней мере, на время выполнения миссии. Как это сделать? Ну, похоже, в вашей септиме есть та, кто способна всех остальных научить.

Ошарашенные взляды обратились к смущённой Кси.

— Я что, я попробую, — пробормотала дама лёгкого поведения.

Если бы не угроза вылететь из септимы в момент её ужимания до гексы, разве кого-то вдохновили уроки примитивной «ночной бабочки»? Но угроза вполне реальна, и вдохновиться пришлось.

Как они это делают, а? Ну как это у них получается, что фланируют по «кварталам гостеприимства» этакими размалёванными фифами, на которых и посмотреть противно, а любители всё-таки находятся? Уроки эузской подстилки царевне Оксоляне явно не шли впрок.

А ну ещё раз. Побольше румян поверх белил — может, поможет?

Увы. Царевна смотрелась в зеркало и видела там кого угодно, но только не похотливую завлекательницу мужских сердец. Осанка — это она выдаёт! Сгорбиться, что ли? Нет, слишком карикатурно. А глаза — в них ни искры животной похоти. Откуда же возгореться пламени?

Я сама их не хочу. В этом-то всё и дело.

Да где ж его взять-то, пламя желания к кому попало?

Может, стоит своих наложников повспоминать в соблазнительных позах — авось поможет? Не помогало. Кишки, намотанные на кулак в порыве страсти — в те высокие минуты возбуждало, теперь же не трогает. И, по правде говоря, жаль бездарно потраченной собственности!

Эх, если б уметь остановиться до момента, когда загнанный тобою наложник падёт, влекомый лютой погибелью — тогда б его можно было использовать снова, и снова, и снова. Вышибить из седла, и снова оседлать, и по-новой заездить, и крючьями, крючьями… Нет, что-то сейчас не возбуждает. Одна скучная злость, злость-раздражение, без грана азарта.

Так, надо посмотреть себе в глаза, и трижды повторить: «Я — дама лёгкого поведения! Я — дама лёгкого поведения! Я — дама лёг…» — Тьфу, чтоб мне сдохнуть: насчёт дамы верю, а с лёгкостью поведения лютая заминка. Это лёгкое поведение, словно баржу неподъёмную тянешь волоком по руслу пересохшей реки! Озабоченное — да! Но никак не лёгкое.

Только откуда взять нужную лёгкость, если наутро тебя придёт проверять сама Ангелоликая? И в глаза заглянет, и речь послушает, и стан обнажит, и походку оценит. Не должно быть в походке царского достоинства! Вот только как его оттдудова убрать, если даже саму осанку не удалось мало-мальски приблизить к простым людям?

В каждом жесте — дистанция. В каждом слове — преимущество над собеседником. И даже диалектные говоры — и те мерзейшим образом облагораживаются, когда пытаешься ими себя намеренно унизить.

Ух, подлая царевнина кровь — достанется тебе заместо уземфского наследства отбраковочная яма без опознавательной таблички. Соберись!

Снова: «Я — дама лёгкого»… Эх, ну ни чуточки не легко!

Когда царевне казалось, что у неё уже немного получается, она звала потаскуху Кси, требуя экспертного заключения. Благо, кельи участниц септы находились рядом, в одном коридоре, защищённом извне решётками.

Кси приходила по первому зову (это других она заставляла себя долго ждать, а первую ученицу, да ещё царевну — как не уважить?). А вот оценками — ну совсем не радовала.

Оксоляна и сама понимала, что её потуги — ну очень натужны, что поведение не легчает, что даже моральная беззаботность и распущенность становится почему-то предметом предварительного рассуждения.

— А ну-ка, царевна, покажите упражнение перед зеркалом! — не то просила, не то командовала эузская подстилка.

Оксоляна давила в себе проявления гонора и слушалась:

— «Я — дама лёгкого поведения!»…

— Стоп! — изумлённая Кси внимательно смотрит в глаза царевны. — Я разве такие слова предлагала повторять?

— А какие? — Оксоляна чувствует себя корова коровой.

— Ну точно уж не про какую-то «даму»! — издаёт сучка смешок. — Там и всего-то два слова в тексте: «Я — шлюха!».

Ах, да, вспоминает Оксоляна. В самом деле — запуталась в терминологии. Конечно же, просто шлюха. Вот как бы только подобное о себе любимой произнести?

Оксоляна пробует, и у неё неожиданно получается. Один раз, второй.

— Я — шлюха! — с вызовом говорит прямо себе в лицо. И верит, улыбаясь зеркалу.

— Вот-вот! — подружка Кси тоже ею довольна. Скоро возьмёт в собственную компанию. Цеплять шпану из подворотен Шкмо.