Александр Бреусенко-Кузнецов - Гарпии визжат

— Правда-правда, — теряя интерес, проворчала Мад.

— И вот ради этой надобности мои люди прорыли секретный подземный ход. Всё бы ничего, но по невежеству — наткнулись на святилище картау. Думали, оно заброшенное, а оказалось иначе. В общем, трупы моих наложников под их святилищем привлекли нежелательное внимание. Картау осерчали, напали на мой дворец в Гур-Гулузе… И потому я здесь.

Наступила пауза. Мад и Лайл переглянулись, потом поэтесса кивнула в знак подтверждения сказанного царевной.

— Что ж, твой поступок и впрямь предосудителен, — нахмурилась Мад, и для участниц наших боевых септим неприемлем. Знаешь, почему?

— Да, — с готовностью воскликнула Оксоляна, — я унизила и опорочила половой связью с живыми недостойными объектами светлый облик введённого в посмертие высшего существа…

— Немедленно брось эти бредни! Сказано же: твои шалости с наложниками никого, кроме тебя самой, не волнуют. А вот следы… — глаза Мад округлились, а зрачки уподобились колючим иглам… — следы надо вовремя заметать!

И снова на какое-то время о преобразовании септим в гексы Ангелоликая позабыла. Царевна страдала, ведь у неё так и не спросили мнения, кто в септиме лишний. Значит, всё-таки Мад ей не доверяет? Ещё бы: сведения из Уземфа не просто так получены — не без умысла. Её подозревали. И результат проверки неоднозначен. Вроде, шалости с наложниками страшным преступлением Ангелоликой не показались, но что, если она притворяется?

К тому же небрежение Оксоляны сокрытием следов, похоже, всерьёз разочаровало добрую Мад. О чём оно её говорит: о лени и тупости?

Между тем существование в подвальном лабиринте храма Вечнотраурной Смерти вошло в прежнюю колею. Снова учёба, снова периодические публичные службы, на которых участницам множества септим (покуда не гекс) предоставляется счастливая возможность увидеть друг друга — и даже поглядеть на смешных новичков в гостевых ложах.

Правда, друг друга в платьях, составляющих храмовую униформу, не особенно различишь, тем более, что и лица тоже сливаются в одно, будто ещё одна униформа большей глубины залегания.

Своих Осколяна ещё более менее различает: долговязую Бац, развязную Кси, карлицу Тупси, тупомордую Клементину, вечно озабоченную Данею и Рюх, котороая выглядит истинно как рюх, больше ни с чем не спутаешь. Но не оттого ли различает, что заранее знает их места в храмовом партере — все на одной скамье, с вырезанным на спинке знаком родной септимы? А расположись они вразброс, поди, затруднилась бы отличить даже карлицу от полнорослой женщины.

Может, если бы у царевны были товарки из других септим, они бы тоже в единый образ не сливались. Да только нет у неё товарок из других септим. И взяться им, если честно, неоткуда — поскольку каждая септима обитает, учится и тренируется отдельно. Лишь в коридоре когда пересечёшься — но проходя по коридорам храмового подземелья, вечно куда-то спешишь, нет времени остановиться, чтобы невесть с кем точить лясы.

Гости храма — те на однородном фоне хорошо различимы. И лица различимы, и даже сути. Эта пришла в храм договориться, чтобы извести соперницу. Та — сугубо пожрать. А вторая справа в купеческой ложе вся в перепуге и надеждах — видать, попала в тяжёлую ситуацию с долгами, готова выпутаться любой ценой.

Оксоляне неизменно льстило, что гостевая ложа «для принцесс» от службы к службе пустовала. Хотя мало ли в мире земель? Оттуда могут явиться принцессы, с которыми беглой уземфской царевне вовсе не обязательно соперничать.

Не обязательно, а всё же обнадёживает, что их нет!

А потом Оксоляна подружилась с Лайл. Это вышло несложно, ведь как поэтессу она соотечественницу давно уважала, и даже могла к месту процитировать пару-тройку любимых двустиший. Последнее не могло не тронуть чувствительного к похвале сердца дочери визиря. К тому же, хотя в иерархии храма Вечнотраурной Смерти Лайл и стояла несколько выше (ибо прошла подготовку несколькими годами ранее), зато сейчас, вызванная из Уземфа, оказалась в храмовой школе совсем одна — без своего круга общения. С кем же ей теперь сблизиться, как не со своей же уземфкой! Да и приятно, наверное, почувствовать себя старшей подругой царевны.

Но что за выгода самой Оксоляне дружить с Лайл? Да прямая: с доносчицами всегда лучше быть в добрых отношениях — и тогда они представят тебя в более выгодном свете. Лишнего на тебя не скажут, а верное — пусть и не спрячут, но облекут в более мягкие выражения.

К тому же мнение высокопоставленной подруги может очень пригодиться в грустный момент отсева, ведь в каждой боевой гексе станет на одну участницу меньше, чем в сегодняшних боевых септимах.

В знак вечной дружбы Оксоляна и Лайл не смешивали бальзамы из вен в винном кубке, как требовал устаревший сестринский обычай Уземфа. Нет — они обменялись именными «призрачными шкатулками», разумеется, предварительно пересадив свои тени. На шкатклке с душой Оксоляны теперь написано «Лейла», на шкатулке с душой Лайл — «Оксоляна, царевна Уземфа». Оксоляна бы ещё приписала «на добрую вечную память», да разве на призрачной-то шкатулке чего напишешь? Без виртуоза-некроманта, без специального начертательного ритуала — никак не выйдет.

Не откладывать же ради пустой надписи начало самой вечной памяти!

Суета ускоряет достижение совершенства, ибо приучает к постоянной готовности к действию без расхолаживающей оглядки на его смысл.

Не успели подзабыть о переформиравании септим в гексы, а тут новая напасть — пираты. Вернее, не такая уж и новая: проклятия свободным капитанам с южных берегов моря Ксеркса звучали на каждой публичной службе. Особенно капитану Кьяру, который среди них самый злостный и меньше других уважает мертвецов.

Но, хоть проклятия и звучали, одно дело проклинать, а другое — реально вредить капитану Кьяру и всем его зарвавшимся головорезом. Так вот, Ангелоликая на очередной службе дала понять полному набору боевых септим, что время вредить уже пришло.

Царевна затруднилась бы сказать, что это заявление значило для других септим, но для её собственной оно намекало на первое серьёзное испытание.

Произнося ключевые слова «время пришло», грозная Мад смотрела поочерёдно в глаза Оксоляне, Бац, Рюх, Клементине, Данее, Кси, Тупси — и, казалось, дрожала от едва сдерживаемого гнева. От гнева на них, что они до сих пор не сделали дерзким пиратам ничего плохого?

Ангелоликая сперва говорила, потом кричала, заводя весь храмовый зал, а на платье её в такт громким звукам извивалась изумрудная брошь в форме насекомого — на сей раз это был воинственный богомол, изготовившийся к атаке.