Александр Бреусенко-Кузнецов - Гарпии визжат

А ведь я скоро рожу, сказала себе Бианка, с новым пониманием, будто впервые. Вернее, снесу яйцо, но это же мало чем отличается от человеческих родов. Хотя, чтобы проверить, стоило бы испытать то и другое.

Но всему своё время. Яйцо Драеладра родится первым.

Родится-родится — а тут вдруг и родилось. Не простое, а золотое.

Встречайте!

Едет-едет берегом широкого моря Ксеркса глиночеловеческий брикет.

Внутреннее состояние брикета — молчаливое многоголосие-голосие-голосие, ни разу не высказанное, не выраженное, не произнесённое вслух-вслух-вслух.

Едет и слушает, ибо не может пошевелиться, уравновешенно-скованный во всех внутренних движениях. Слушают люди, слушают их бальзамы, слушает чёрная морская глина. Всё и вся обратилось во слух.

А и есть, что послушать, о, глиночеловечине есть что послушать, выслушать, прослушать, вдоволь наслушаться, воспринять на слух — и дивиться, дивиться, дивиться услышанному.

Долго дивиться, ибо быстро для глиночеловеческого единства ничего никогда не бывает. Не бывает ныне, не бывает и вовсе. Не бывает такого быть, чтобы когда-то оно бывало, а даже если когда и бывало, то не бывать тому впредь. Не бывать! Не бывать! Остаётся слушать…

Слушать тех, кто сидит на козлах, кто достаточно отделен, чтобы от своего имени говорить, слушать тех, кто говорить может…

— А скажите, Ангелоликая, — доносится с козел тихий, мяукающий голосок госпожи Лейлы, или, что есть то же самое, поэтессы Лайл, — скажите-ка, почему на нынешнее испытание в Саламине вы прикололи к платью именно эту брошь? Потому ли, что гарпия — это сейчас модно?

— Модно? Ну уж не в том дело! — издаёт Ангелоликая лукавый смешок. — Дело не в моде профанов, дело во мне. Потому и модно, что я её надела!

Оксоляна в глиночеловеческом брикете припоминает последнюю брошку Мад, припоминается тяжело, с почти мышечным усилием, и тогда чужие воспоминания приходят на помощь, ибо как же не помочь бывшей первой ученице одной из септим, когда она — больше никакая не она, а мы, мы, мы… Брошка на платье Мад, эта брошка встаёт как живая, кланяется сверкающей самоцветами головкой, растопыривает орлиные крылья — хороша!

Все хотят брошку Мад? Все хотят быть похожими на неё? Ну так знайте: мы и так на неё похожи.

— По правде говоря, хоть я этого и не афиширую, — Мад снова хихикнула, — весь наш культ Вечнотраурной Смерти является некрократическим переосмыслением культа гарпии. Ты не догадывалась?

— Нет, — призналась Лейла — старшая подруга слитых воедино участниц новообразованных гекс.

Она-то не догадывалась, а мы первые, первые, первые-первые — своим сплочённым умом дошли. Своим умом, умом, умным умом…

— Наши септимы… Ну, после Саламина — гексы, — вела дальше Мад, — не что иное, как иначе поименованные рои гарпий. Важно это иметь в виду.

— Рои гарпий? Простите, Ангелоликая, но я о них ничего не слышала, — голос Лейлы, которая Лайл, зазвучал огорчённо.

Сейчас услышишь, сейчас, дурочка, услышишь, ты услышишь, услышишь. Ты сидишь на одной досточке с Мад, но ты не похожа на гарпию, не похожа совсем на гарпию, на неё похожи мы, мы, мы…

— Простите, Ангелоликая, вдруг забеспокоилась Лейла, — мне вдруг показалось, изнутри фургона доносятся какие-то голоса. Может проверить?

— Не стоит, моя милая наследница, — серебристо смеётся Мад, — мы ведь везём рой. Пока он не расправит крылья, будет многое болтать, но ни слова — вслух. Рой молчалив, но в нём постоянно все говорят. Если отсюда вслушиваться — утратишь себя.

Кто говорит? У-у, хорошо говорит, верно говорит, нам нравится, как он говорит, и мы похожи на гарпию, и мы тоже гарпия, и мы, мы, мы…

Не важно, кто говорит, мы ведь все едины, мы ведь всё едино, мы едем все, все, все прочь от Саламина в гробу на колёсах, поскольку в воде не тонем, не тонем, не тонем, тонем не мы. Не важно, совсем не важно, кто из нас говорит, и что говорит, а важно, что говорит Ангелоликая, и то, что именно она говорит. Она даст легенду-легенду-легенду: кушайте!

— О гарпиях, — наконец сдаётся Мад на молчаливые мольбы роя, — есть замечательная легенда, которую профаны понимают превратно. Сейчас настало подходящее время, чтобы её поведать. И тебе, Лейла, и твоим младшим товаркам, замурованным за нашими спинами.

И нам, и нам, и нам, и нам, и нам!

Начну с того, о чём все другие легенды врут.

Если вкратце пересказать враньё, то в главном сюжете «Драеладр и Ашогеорн» царевна Элла, дочь правителя земли Цанц, очарована сиянием таинственного артефакта «Лунный Пламень», являющегося в разных версиях сказания то камнем, то жемчужиной — вруны не договорились — но неизменно принадлежащего к главным Костям Вселенной и манящего её к себе из некоей дальней земли.

Оцени пафос! Но мы-то с тобой понимаем, что никакой жемчужины на самом деле нет, а какая на самом деле есть, та и без поисков всегда с нами, не правда ли, Лейла? Стоит немного раздвинуть ноги — вот она и жемчужина, вся в твоей власти, можешь и так играться ею хоть до изнеможения, а у живых девушек, помнится по себе, эта штука ещё чувствительнее. Искать её за тридевять земель? Смешно.

Однако, очарованная царевна будто бы ищет свой камень и находит его в глубокой пропасти под горой Глюм, где его сторожит свирепый «ветхий» Драеладр — последний из драконовидных чудовищ, в отношении которых людьми предпринимался так называемый «акт драконоборчества».

А ну-ка задумаемся. К чудовищу за «жемчужиной»? Нет, уж верно, героиня искала там вовсе другую штуку — продолговатый скипетр всевластия, так сказать. Но о нём-то легенды профанов стыдливо умалчивают. Почему, как думаешь? Они боятся! Боятся, что их излюбленным скипетром кто-нибудь завладеет!

Правда, Лейла — очень смешно! Ну, отсмейся, и я продолжу.

Дальше история сильно скучнеет. Как и надлежит дракону-чудовищу, хозяин жемчужины пленяет царевну Эллу, что и требует вмешательства героя-драконоборца, специально ради спасения прекрасной пленницы найденного её отцом в земле Гуцегу.

Впрочем, оказывается, Ашогеорн из Гуцегу до сражения с Драеладром опыта драконоборчества не имел, а, как полный придурок, занимался в основном укрощением шагающих деревьев. Видно, плохо укрощал: те деревья по лугам Гуцегу ещё до недавнего времени вышагивали, пока не покончил с ними навеки Порог Смерти.

Почему же Ашогеорн? Обращение царя именно к нему выглядит логичным лишь в свете того обстоятельства, что все другие возможные драконоборцы отказались, либо не справились. Облажались, иначе говоря.