Вадим Панов - Поводыри на распутье

– Люди устали, – негромко продолжил Абдурахман, перебирая четки. – Есть жертвы. Считается, что надо постепенно заканчивать…

– Понимаю, – вежливо кивнул Дрогас.

Он на самом деле все прекрасно понимал. Благодаря его деньгам и оружию аравийские канторы решили свои локальные задачи, здорово потрепав конкурентов из Кришны. Теперь они собираются вернуться к мирной жизни и насладиться плодами победы.

Что расходилось с планами Стефана.

– Человек из СБА сказал, что, если к вечеру в Аравии не станет тихо, они введут безов и начнут резню.

– Так и сказал: резню? – с притворным удивлением осведомился Дрогас.

– Не пытайтесь казаться глупее, чем вы есть, Альфред, – сухо попросил Абдурахман. – Вы понимаете, что резня начнется сразу же, как только безы войдут на территорию: людям это не понравится.

Что и требовалось Дрогасу – кровь. Но у аравийцев хватило мозгов остановиться и не идти под пули карателей. Точнее, им кажется, что они смогут остановиться…

В принципе, можно заканчивать встречу, но Стефан хотел выяснить еще кое-что, а потому медлил:

– Предположим, я смогу существенно доплатить.

– Насколько существенно?

– В два раза, – после паузы ответил Дрогас.

– Вам нужна еще одна горячая ночь?

– Да.

– Я передам ваше предложение, – кивнул старик. – Приезжайте сегодня вечером, поговорим.

– Во сколько? – уточнил Стефан.

Сомнений не осталось: аравийцы собираются сдать его безам.

– Короче, так, – сообщил Петруха, – таксист, которого урод взял у «Мозаики», довез его до границы Сити. Мы могли бы потерять след, но, на наше счастье, водила остановился перекусить и увидел, что урод прошел несколько шагов по улице и взял другую тачку. Таксист, разумеется, обиделся, а потому охотно отвечал на наши вопросы.

Тимоха хмыкнул, но промолчал.

– Мы вытащили из его «балалайки» номер другой тачки, нашли ее водилу, и теперь у нас есть адрес урода. – Петруха выдержал театральную паузу. – Его зовут Хасим Банум. А живет он на Болоте.

Тимоха вновь хмыкнул, но Петруха понял, что старший брат доволен.

– Полчаса назад он вернулся домой.

– Откуда? – немедленно поинтересовался Тимоха.

– Ты не поверишь, – хохотнул Петруха. – От модельера.

– На фига уроду модельер? – недоуменно спросил Тимоха и почесал живот, прикрытый серой майкой с едва видной надписью: «Собственность федеральной тюрьмы «Кресты».

Одевался старший Бобры без претензий, чаще всего в военную форму и упомянутую майку, а потому искренне не понимал, что приличному человеку делать у модного портного.

– Может, он голубой? – предположил Петруха.

Средний брат к вопросам внешнего вида подходил с большим вниманием, но познаниями решил не хвастаться, дабы не дразнить старшего.

– Может, и голубой, – согласился Тимоха. – Сейчас он у себя?

– Ага.

– Ну, тогда…

К сожалению, Николая Николаевича в штаб-квартире канторы не оказалось, и посоветовать братьям не торопиться с выводами оказалось некому.

– Ну, тогда я съезжу, – решил Тимоха. – Отверну кретину голову.

– Мне с тобой? – оживился Петруха.

– На хозяйстве останешься.

От квартиры в Аравии, к глубокому сожалению Урзака, пришлось отказаться. В обычное время территория послужила бы идеальным укрытием, ибо здесь жили настоящие друзья Банума, но беспорядки спутали карты. Даже если аравийцы удержатся от массового бунта, безы еще несколько дней будут пристально следить за ними и тщательно проверять всех подозрительных. Встреч с патрулями Хасим не опасался, его документы были более чем надежны, но ненужного внимания старался избегать.

Пришлось переехать на Болото, причем не в самый лучший его район – на этой территории рекомендовалось вести себя осмотрительно и благосостоянием особо не хвастаться. Урзак снял небольшую квартиру на Зубовской, довольно долго торговался с домовладельцем, показывая, что человек он бережливый и лишними юанями не располагает, в общем, сделал все правильно.

Тем не менее им заинтересовались.

Первый звоночек прозвучал по возвращении от Мишеля. Глаза на улице. Чей-то взгляд. Не враг – наблюдатель. Пацаненок лет двенадцати. Он отирался на противоположной стороне улицы, рядом с бочкой торговца супом. Со стороны могло показаться, что паренек работает у этого самого торговца, однако обмануть Хасима ему не удалось. Впрочем, вида Банум не подал и вообще к появлению соглядатая отнесся спокойно: ему рассказали о нравах Болота и предупредили, что местная кантора обязательно проявит интерес к чужаку.

Урзак поднялся к себе, намереваясь немного отдохнуть и привести в порядок мысли, но прошло чуть меньше часа, и он почуял уже не интерес – агрессию: к дому подъехала пара мобилей с ОЧЕНЬ серьезно настроенными людьми.

Восемь недовольных канторщиков.

Банум пересчитал зашедших в подъезд людей, недоуменно покачал головой, искренне недоумевая, чем вызвал ярость местных бандитов, и с сожалением констатировал, что опять придется переезжать.

– Сразу не убивайте, – в последний раз велел Тимоха. – Пусть сначала скажет, какого черта в «Мозаике» делал. Понятно?

– Понятно, – нестройным хором ответили канторщики.

– А когда скажет, тогда и шлепнем.

И махнул рукой: начинайте.

Один из бандитов поудобнее перехватил кувалду, намереваясь вышибить дверь в квартиру, но воспользоваться орудием не успел. В тот самый момент, когда тяжелая башка нехитрого инструмента достигла самой высокой точки, дверь неожиданно распахнулась, и выскочивший из квартиры мужчина коротким, но очень точным ударом отправил молотобойца вниз по лестнице.

А затем началось то, о чем Тимоха Бобры никому и никогда не рассказывал, а если и вспоминал сам, то только со стыдом.

Если бы Банум выхватил «дрель» или еще какое-нибудь приспособление с аналогичной скорострельностью и перебил нападавших, с этим можно было бы смириться. Но лысый орудовал палкой – тростью, как впоследствии определил Тимоха, но орудовал с исключительным мастерством. Несколько мгновений на лестничной площадке царила суматоха, характерная для пьяной драки в портовом кабаке, а затем происходящее упорядочилось и на некоторое время (необходимое для того, чтобы канторщики могли прийти в себя) приняло законченную форму. Шестеро бандитов, на головах которых отчетливо виднелись следы палочных ударов, возлежали на кафельном полу в самых причудливых позах, седьмой, молотобоец, еще не очухался после путешествия по лестнице. Себя Тимоха обнаружил в самой что ни на есть унизительной позиции: лицом в пол, а правая рука взята на хитрый болевой прием.