Вадим Панов - Поводыри на распутье

– Кто же в этом виноват? – поинтересовался Кауфман. И тут же перешел в атаку: – Клаус, вам напомнить, каков процент этнических европейцев среди служащих «Евроспейс»? Два! Остальные ваши сотрудники ночуют в Царском Селе.

– Это ничего не значит! Мы должны соблюдать права всех граждан Анклава!

– А кто защитит вас от ТАКИХ граждан Анклава?

Шеллинг с ненавистью посмотрел на Мертвого. Дюгарри отвернулся. И только Базаревич нашел в себе силы спросить:

– Вы действительно не понимаете, что мы хотим сказать, Максимилиан?

Кауфман опустил голову, помолчал и негромко ответил:

– Понимаю, Эндрю. – И совсем тихо, для себя: – В том-то и дело, что понимаю…

– Все очевидно, доктор Кауфман: европейские корпорации близки к Моратти, наверняка он просил своих друзей надавить на нас, – спокойно прокомментировал встречу Мишенька, когда они с Мертвым заняли места в салоне вертолета. – К счастью, действия Грега отняли у них главный козырь, а вы сумели…

– У них изменилось настроение, – угрюмо произнес Кауфман, глядя на проносящиеся внизу постройки Сити. От «Дяди Степы» до «Пирамидома» минут десять на мобиле, но Мертвый предпочел воспользоваться вертолетом, не пожелал тратить время. – У них изменилось настроение.

– Что вы имеете в виду?

– Я готов поверить, что Дюгарри выполняет заказ Моратти, понимаю мотивы Базаревича: с североамериканцами мы не дружим. Но… ты обратил внимание, как вели себя остальные?

В конференц-зал Щеглова не допустили, во встрече участвовали исключительно первые лица. Но кто-то должен был обеспечивать безопасность совещания, сидеть в особой, уставленной хитрыми приборами комнате и следить за тем, чтобы ни одно верхолазное слово не просочилось наружу. Этим кем-то и стал Мишенька. Правда, в технике он ни черта не смыслил, зато с удовольствием послушал интересную беседу.

– Некоторых верхолазов обеспокоило сообщение о неудовольствии Союза.

– Вот именно. – Мертвый вздохнул. – Все на свете: любая цивилизация, любое общество, любая команда – все существует до тех пор, пока готово драться. За себя, за своих детей, за их будущее, за место под солнцем. Анклавы выстояли… да что я говорю? Анклавы в принципе стали возможны только потому, что их строили безжалостные волки. Первые верхолазы бросили вызов миру и победили. А эти готовы отдать большую часть всего, что у них есть. Их можно запугать.

– Они не знают того, что известно нам, – заметил Мишенька. – Они не видят перспективы и готовы воспользоваться любым приемлемым выходом из тупика.

– Их отцы и деды рисковали своими жизнями и своими миллиардами.

– Значит, их отцам и дедам этот выход из тупика казался приемлемым, – хладнокровно ответил Щеглов.

– Я с тобой не согласен, – после паузы заявил Мертвый, – но спорить сейчас не стану.

– Как скажете, доктор Кауфман.

Вертолет опустился на выдвинувшуюся из чрева «Пирамидома» площадку. Лопасти замерли, сложились в одну линию, вытянувшись к хвосту машины, и металлическая платформа плавно поехала внутрь здания.

– Мне надо отлучиться, – проворчал Мертвый. – Командуй, пока меня не будет.

– Да, доктор Кауфман.

Беспорядки не проходят бесследно. Подобно лесному пожару, неистово полыхавшему накануне, они оставляют головешки и пепел, черные остовы деревьев и запах гари, тлеющие угли и даже целые очаги, готовые взметнуться к небу столбом яркого пламени. Лесной пожар забывается не скоро, оставленные им раны рубцуются годами, а то и десятилетиями, но когда основной очаг потушен, появляться в выжженной зоне более-менее безопасно.

Балаклавская группировка, за исключением подразделений, занимающихся залитыми «молоком» кварталами, распалась на мелкие отряды. Не было больше общего фронта, мощной волной идущего с юга на север. Убедившись, что главная цель достигнута, Слоновски вывел основную часть безов за пределы Аравии, оставив лишь усиленные блокпосты в ключевых точках территории. Появились патрули, правда, на бронетранспортерах. Причем вышедшие на улицу безы получили приказ вести себя по возможности обыденно. Не надзирать за только что горевшей территорией сквозь прицел автомата, а приглядывать, обязательно разбирать мелкие жалобы, реагировать на нарушения общественного порядка… В общем, всеми силами демонстрировать, что жизнь вошла в нормальное русло. А для точного выполнения задуманного в состав патрульных групп включали людей из отдела прямых переговоров или спецназа – у них нервы крепче, на провокацию не поведутся.

– Уважаемые жители Москвы! Я обращаюсь к вам не как директор СБА, но как один из вас. Как гражданин Анклава…

В Аравии уцелело совсем мало уличных экранов. Те, что располагались на высоте второго-третьего уровня, были уничтожены практически полностью, и муниципалитет еще не приступил к их восстановлению. От остальных осталось меньше трети, но это лучше, чем ничего.

– Каждый из нас должен надолго запомнить события последних дней, а самое главное – признаться самому себе в том, что был не прав. Хоть в чем-то – не прав. Потому что, когда горят улицы Анклава, правых и виноватых нет, есть только люди, взявшие в руки оружие…

Неповрежденные мониторы, по которым транслировали выступление Мертвого, располагались на четвертом-пятом уровне, их динамики не доносили слова Кауфмана до нижних ярусов мостовых, но особой необходимости в этом не было. Речь передавалась по всем каналам сети, не только по новостным – по всем. Программы прерывались, и голос Мертвого звучал едва ли не в каждой «балалайке» Анклава. Но вокруг экранов все равно собирались толпы людей. Молча смотрели на изображение Кауфмана, переглядывались, иногда перешептывались.

– Расследование событий будет направлено на выявление зачинщиков. И только на это. Мы хотим знать, кому и для чего потребовалось столкнуть между собой традиционно дружественные Аравию и Кришну. Мы обязательно узнаем, что произошло на фабрике пищевого производства. Мы узнаем и расскажем вам…

Директор филиала СБА не мог сказать открыто: все рядовые погромщики амнистированы. Но слушатели прекрасно поняли подлинный смысл слов. Поняли и вздохнули с облегчением.

– Я уверен, что честные жители Аравии и Кришны окажут посильную помощь бригадам дознавателей СБА. Искренняя поддержка охарактеризует человека наилучшим образом…

Кауфман не изменил себе: даже в весьма проникновенную речь он распорядился вставить угрозу. Сначала пряник – амнистия, затем кнут – легкий намек на то, каким образом будут выявляться зачинщики.