Ульяна Бисерова - Под кожей — только я

«Не спеши зарекаться. Мы слишком высокого мнения о собственных добродетелях, слишком часто засматриваемся на сияющие в небе безупречные, холодные звезды, вместо того, чтобы взглянуть вниз, на скользкую дорогу под ногами. Мысль о том, что хороших людей от плохих отделяет непреодолимая пропасть, успокаивающе приятна. Черно-белое разделение мира снимает с „хороших“ людей бремя ответственности: мол, им все равно не под силу изменить расклад».

«К чему ты ведешь?»

«Я лишь пытаюсь втолковать, что в атмосфере всеобщего страха и культивируемой ненависти разумные люди подчас совершают абсурдные, непостижимые поступки, свободно мыслящие — бездумно подчиняются бессмысленным приказам, мирные — берут в руки оружие и камни. Надзиратели в лагере так же несвободны, как и заключенные. Они прохаживаются ночь напролет по тюремному блоку, постукивая дубинками по запертым дверям камер и прутьям решеток, и на самом деле точно так же отбывают здесь срок, потому что их свобода покинуть это место иллюзорна и призрачна. Там, в большом мире уже не найдется места для их искалеченного жестокостью и слепым повиновением разума».

Тео промолчал, осторожно ощупывая кончиком языка соленую изнанку разбитой губы.

«Знаешь, после того ужасного истребления нации, свидетелем которого я стал на родине, я был одержим идеей исследовать, как обычные, нормальные люди вовлекаются в злодеяния, совершенно чуждые их моральным принципам и жизненным ценностям. И, копаясь в архивах военных преступлений времен нацистской Германии, выяснил примечательный факт. В это сложно поверить, но колоссальное, не вмещающееся в сознание число жертв Холокоста были уничтожены за очень короткий промежуток времени — чуть менее года. «Окончательное решение» еврейского вопроса было запущено с привлечением летучих отрядов массового уничтожения в Польше. Геноцид требовал мобилизации огромной машины смерти, и это происходило в 1942 году, когда для удержания позиций немецкой армии требовались все новые силы. Большинство евреев в Польше жили в маленьких городах и селах, и я задался закономерным вопросом: где же в столь сложное время германское верховное командование находило людей для массовых расправ в тылу? И я нашел ответ. В архивах хранились документы о Сто первом резервном батальоне, в котором служило около пятисот солдат из Гамбурга. Это были пожилые отцы семейств, как правило, выходцы из рабочего класса, с весьма скромным достатком и, разумеется, без всякого опыта службы в военной полиции. Этих вот добропорядочных бюргеров забрили в новобранцы и закинули в Польшу, даже не потрудившись растолковать суть предстоящей секретной операции: тотального истребления евреев. И всего за четыре месяца эти доблестные борцы с еврейской угрозой методично и добросовестно расстреляли тридцать восемь тысяч человек, а еще сорок пять тысяч отправили эшелонами в концлагерь в Треблинке.

В архивах сохранились записи о том, что поначалу многие отказывалась принимать участие в массовых расстрелах мирного населения: женщин, стариков и детей. Но постепенно, поддавшись на увещевания товарищей по службе, втянулись, воспринимая обязанности палачей как не слишком приятную, тяжелую, но полезную для общества миссию. Не прошло и пары месяцев, как многие уже с гордостью позировали для «трофейных» снимков на фоне груд мертвых тел.

Понимаешь, этих людей никто специально не отбирал на роль истребителей, они не горели желанием выполнять работу палача, у них не было ни личной неприязни, ни карьерных соображений, ни финансовой выгоды участвовать в расстрелах. Они были настолько «обычными», насколько это вообще возможно, пока не оказались в незнакомой обстановке, в заранее смоделированной ситуации, получив официальное разрешение на истребление людей, которых власть назначила на роль врагов нации. Эмоции в сторону, моральный долг, железная дисциплина и слепое подчинение ради процветания родной страны…».

Единственная тусклая лампочка, которая болталась под потолком, равномерно помаргивала. То ли отходил контакт в патроне, то ли напряжение было не стабильным, то ли это было намеренной изощренной пыткой для заключенных карцера. Если свет мигает с очень короткими промежутками, мозг игнорирует секундные провалы в темноту, домысливая, как бы достраивая реальность в момент ее исчезновения, и все глубже погружается в смятенную тревожность.

«Прошлое нельзя сломать, уничтожить, стереть с лица земли и из памяти: все возвращается по спирали, чтобы человечество крепко усвоило плохо вызубренный урок. И если вдруг человек возгордится, считая, что полностью изжил дурные привычки, постыдные страхи, неоправданную, звериную жестокость и вымышленные больным разумом теории, все тут же возвращается в прежнюю разбитую колею».

В дверь тихо, по-мышиному, поскреблись. У Тео волосы зашевелились на затылке, словно от прикосновения ножа.

— Эй! Как ты там? — голос был молодой, мальчишеский, и говорил на родном языке Тео, но странным образом неуловимо коверкая слова. — Эй, Лука, молчи-нет. Это я, Флик. Ты живой там?

Тео с бешено колотящимся сердцем подполз к двери. «Только не вздумай признаться, что он обознался. Раз этот малец там, снаружи, он не заключенный. А значит, он может оказаться полезным», — быстро зашептал Аскар, как будто тот, кто был за дверью, мог услышать его.

— Э-э-э, да. Флик, дружище! Как ты здесь оказался?

— О, это долгая история, брат. Ш-ш-ш, тихо. Я-вернись. Скоро.

«Кто это? Ты что, знаешь, о ком он говорит?».

«Да. Это просто поразительно. Это приятель моего брата Луки по прозвищу Флик. Из Гамбурга. Лука рассказывал разные истории, которые с ними приключались. С ума сойти».

«Ты не говорил, что у тебя есть брат».

«Ты не спрашивал».

Флик действительно быстро вернулся. После долгих расспросов Тео выведал всю недолгую историю его странствий. Вместе с остальными жителями района их семью выслали в временный лагерь для переселенцев где-тона восточной границе. Однажды отец вернулся со сходки воодушевленным — в таком приподнятом настроении Флик не видел его уже много месяцев. По слухам, Чжунго стремительно осваивал обширные пустынные территории, прилегающие к империи с северо-запада. И первым поселенцам предлагались гражданство, земля и даже пособие от государства. Мать поначалу отказывалась пускаться в такой долгий путь, отговаривала, убеждала, рыдала, но вынуждена была смириться. Их вместе с несколькими сотнями переселенцев погрузили в закрытые вагоны и пять суток везли в неизвестном направлении.

На новом месте все было другим, незнакомым: климат, пейзаж, а главное, заведенные порядки, которые пришлось усвоить всем без исключения. Все россказни про сладкую и беззаботную жизнь на неосвоенных землях, разумеется, оказались детскими сказками. Поселенцам пришлось жить в бараках и вкалывать на полях от зари до зари. Все прибывшие получили специальные браслеты, на которые было установлено приложение Jingwang — «Третий глаз». Оно сканировало и передавало нейросети всё, что они читали, писали, говорили, все контакты и передвижения. Подозрительным считалось все: если у человека дома много книг или большие запасы продуктов, если он использует электричества больше нормы, провел ночь не по прописке без разрешения полиции, оказался на какое — то время вне доступа. Любое из нарушений могло стать основанием для задержания и допроса. Все переселенцы, от подростков до стариков, были обязаны сдать подробный биометрический и ДНК тест — фотографии лица в разных ракурсах, анализ крови, отпечатки пальцев, скан сетчатки глаза, запись голоса и образцы волос.