Агата Озолс - Мишка и Трубочист

Увы, но сделать этого не представляется возможным — Мишель не знает номера его телефона. Да что там номера, она и фамилию его не удосужилась спросить.

Тут же в голову приходит мысль оставить записку, и Мишель мечется в мужской дубленке по чердаку. Сначала в поисках бумаги, потом ручки. К сожалению, ничего подходящего ей не попадается, и она совсем уже готова отчаяться и убежать, как глаза останавливаются на зеркале в коридоре.

Помада находится в сумке. Мишель лишь остается удивляться, откуда у нее взялся столь яркий цвет, но думать об этом некогда, нужно ехать в аэропорт, постараться сесть на самолет до Риги, а оттуда уже и до Москвы.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Поэтому она быстро пишет на зеркале всего одну фразу: «Я вернусь» и убегает, каким-то чудом сообразив оставить Михаэлю его дубленку.

Собственное пальто кажется непривычным и не по погоде легким, и Мишель решает повязать мужской шарф.

«Чтобы не замерзнуть», — говорит она себе. На самом деле, ей мучительно хочется, чтобы хоть что-то напоминало ей о нем.

Дверь с тихим щелчком закрывается за ее спиной, но Мишель ничего не слышит. Перепрыгивая через ступеньки, она мчится на улицу. Ей надо в Москву.

**********

Москва встретила ее то ли дождем, то ли мокрым снегом. Слякотью. Странной болью где-то в левом подреберье.

Мишель старалась убедить себя, что это ничего не значит. Подумаешь, болит. Сейчас самое главное, добраться до больницы и убедиться, что с бывшим мужем все в порядке.

Из аэропорта она прямиком поехала к Павлу. Поначалу ее не хотели пускать, да что там, с ней и говорить не желали, особенно, когда она не смогла внятно объяснить, кем приходится пациенту. Но Мишель, еще совсем недавно мягкая и покладистая со своим трубочистом, потребовала провести ее к заведующему отделением, а когда оказалась в нужном кабинете, представилась, пояснила ситуацию, попросила войти в положение и помочь.

Из разговора с заведующим стало ясно — Настя не шутила и не преувеличивала. У Павла действительно двусторонняя пневмония.

— Как же он так умудрился? — недоумевала Мишель.

Виннер был вполне вменяемым человеком и всегда следил за здоровьем, стараясь не запускать болезни.

В ответ на ее вопрос, врач только закатил глаза.

— Что? — не поняла Мишель.

— Дама…., - врач замялся, — которая вызвала «скорую помощь» вашему мужу, что-то лепетала, что она не виновата, не хотела и вообще, не нарочно. Я так понимаю, что они были где-то за городом, он пролежал несколько дней с температурой, прежде, чем вернуться в Москву.

За городом? Что Павлу там понадобилось? Да, у них была дача. Мишель отказалась от нее, они так договорились: квартиру Павел оставляет ей, взамен получает дачу. Но дача у них была вполне себе современная. Не дача даже, а загородный дом, с водопроводом, отоплением и прочими благами цивилизации. Может, Павел ездил не на их дачу, а куда-то еще?

— Я могу его увидеть? — спросила Мишель.

— Строго говоря, не положено, — ответил врач, — вы же понимаете. Но для вас, как для коллеги, сделаю исключение. Пойдемте, я вас провожу. Только наденьте халат.

— Конечно.

В коридоре, у палаты Павла, ее ждал сюрприз.

Бледная, зареванная девушка, в которой Мишель без труда узнала ту самую барышню, с которой бывший муж так трогательно объяснялся в аэропорту больше полугода назад.

Судя по всему, девушка тоже узнала Мишель. Во всяком случае, заметив ее, она вскочила с банкетки, на которой до этого сидела и рыдала, и вытянулась перед Мишель испуганным сусликом.

— Добрый день, — спокойно поздоровалась Мишель, не испытывая к девушке никаких отрицательных чувств.

Положительных, впрочем, тоже.

— Я не виновата, — всхлипнула девушка.

Мишель не стала ее слушать, махнула рукой, давая понять, что не готова сейчас беседовать, есть дела поважнее, и прошла вслед за врачом в палату к Павлу.

— И кто ее только пропустил, — буркнул врач.

— Да бог с ней, — отмахнулась Мишель.

Она сделала шаг, увидела Павла и почувствовала, как тревожно забилось сердце.

Как бы она не относилась к бывшему мужу, как бы не винила его за их сломанных брак и свои разбитые надежды, она никогда не желала Виннеру ничего плохого. И сейчас, глядя на него, бледного, почти белого, как снятое молоко, с остро очерченными скулами, похудевшего на несколько килограммов и дышащего при помощи аппарата, Мишель от всего сердца желала ему скорейшего выздоровления.

— Вы в порядке? — спросил врач, осторожно дотрагиваясь до ее руки.

— Да, спасибо.

— Пойдемте, — он потянул ее из палаты.

— Я могу остаться?

— Нет, — отрезал врач и добавил, словно извиняясь: — Вы ничем сейчас ему не поможете.

— Да, — кивнула Мишель, приходя в себя. — Да, я понимаю. Конечно.

— Приезжайте завтра, возможно будут новости.

— Спасибо.

Мишель вышла из палаты.

— Вы позвоните мне, если будут изменения?

— Да, оставьте номер телефона медсестре, — ответил врач, выходя следом за ней.

— Спасибо вам большое, — от души поблагодарила Мишель и пошла по коридору.

Мужчина посмотрел ей вслед, грустно улыбнулся каким-то своим мыслям и ушел в противоположную сторону.

Мишель, все еще под впечатлением от увиденного, вышла на крыльцо и замерла, подставив лицо то ли дождю, то ли мокрому снегу. Больше всего ей хотелось сейчас проснуться и обнаружить, что это был дурацкий просто сон.

А в действительности она лежит в большой кровати на чердаке дома в Старом городе. И Михаэль где-то рядом, возможно на кухне, уже варит утренний кофе. При мысли о Михаэле у нее опять заныло в груди. Господи, она даже позвонить ему не может! Почему, ну почему она не взяла номер его телефона? Что за легкомыслие в ее годы!

— Мишель, — раздалось откуда-тот сбоку.

Она повернулась на голос и снова наткнулась на девушку. Та стояла рядом, зябко кутаясь в большой пуховик, курила. Мишель вдруг поняла, что тоже с удовольствием закурила бы, да нечего. Не стрелять же сигарету у любовницы Павла. Или она уже не любовница? Кажется, кто-то говорил, что Виннер собирается жениться. Или она что-то путает? Это было так давно, будто в другой жизни.

— Я не виновата, — жалобно сказала девушка.

— Вас никто и не винит, — ответила Мишель излишне резко.

Ей не хотелось стоять на этом крыльце, не хотелось говорить с неизвестной девушкой, вообще не хотелось быть в Москве. Ей хотелось туда, в заснеженный Таллинн. Гулять с трубочистом, пить глинтвейн и ездить в гости к его бабушке. Зачем она сняла трубку? Зачем помчалась в Москву, сломя голову?

Пришлось одернуть себя. Как не стыдно! Ведь речь шла о Павле, мужчине с которым она прожила пять лет.