Агата Озолс - Мишка и Трубочист

В таком наряде Мишель была как-то особенна соблазнительна, и Михаэль на секунду задумался: а не остаться ли дома? Потом он вспомнил, какой заледенелой она была в его постели, и решил, что с сексом спешить не будет. Нужно сначала отогреть Снегурочку, а потом уже можно будет впечатлять ее своими сексуальными подвигами.

Пока они провожали Старый год (Михаэль предложил сделать это дома), выяснилось, что она на полном серьезе решила, будто он чистит камины. Михаэлю пришлось сознаться в своем маскараде, причину которого он объяснил довольно обтекаемо. Вдруг Мишель обидится, если узнает, что он спорил на такую скользкую тему. Ему не хотелось бы выглядеть в его глазах плохим парнем.

Они успели поесть, выпить чаю и даже выяснить, что Михаэль совершенно свободен. И в эту ночь, и вообще.

На площади уже была уйма народа — и таллинцы, и приезжие туристы. Играла музыка, взрослые пили глинтвейн, дети носились вокруг елки. Шум, суета и всеобщее веселье. Он даже залюбовался этой картинкой, так напоминающей новогоднюю поздравительную открытку. А потом сделал две вещи: напоил свою женщину горячим глинтвейном и купил ей варежки. Белые, шерстяные, с вышитой серой овечкой и теплой флисовой подкладкой, чтобы шерсть не колола ее нежные ладони.

Михаэль подумал, как ему повезло: он оказался в самом красивом городе мира с самой замечательной женщиной на свете.

И когда, ровно в двенадцать, над Ратушной площадью разнеслось: «Happy new year» и зазвучала знаменитая песня «ABBA», Михаэль загадал: пусть у них все получится. А потом достал из кармана парки приготовленный подарок — золотую пуговицу от куртки трубочиста. Пусть она загадывает свои желания, хоть по несколько раз в день, а он приложит все силы, чтобы их исполнить.

Правы те, кто утверждает, что Новый год нужно встречать с близкими людьми.

Он видел Мишель третий раз в жизни, но каким-то непостижимым для себя образом уже считал своей. Нет, не в плане физиологии. Чувство, когда она была рядом, было значительно тоньше по ощущениям, сложнее, многограннее. Оно вызывало в памяти те книги, которые он читал в детстве и юношестве. Дюма, Сабатини, Куприн, Тургенев и Джек Лондон. Там герои всегда встречали каких-то особенных, необыкновенных женщин. И любили их особенной, необыкновенной любовью.

Глядя, как она пьет обжигающий глинтвейн маленькими, осторожными глотками, как кутается в его шарф или поправляет постоянно сползающую на глаза шапку, Михаэль не мог не отдавать себе отчет в том, что эта женщина затягивает его в водоворот не испытанных им доселе чувств. Еще не любовь, но ее предчувствие. Еще не зависимость, но уже потребность. Еще не родственная близость душ, но уже ее предвкушение.

После прогулки и встречи Нового года на площади они отправились домой. Камин, столик на двоих и шампанское, которое почему-то не кажется таким противным. Наоборот, оно приятно щекочет нёбо и охлаждает бурлящую кровь.

И Михаэль, сам того не желая и не замечая, уже рассказывает малознакомой женщине о своих детских мечтах и с интересом слушает историю самой Мишель. Ту, что привела ее в его город. Он должен презирать ее бывшего мужа, поступившего с ней так низко. Он и презирает, но сквозь чувство презрения пробивается другое — чувство благодарности незнакомому и далекому мужчине, ведь если бы не его непорядочность, возможно Михаэль никогда бы не встретил Её.

И уже совершенно не стыдно сознаваться, что придя домой и не обнаружив Мишель в своей постели, он испытал горькое разочарование. И незаметно для обоих заканчивается вторая бутылка шампанского и тарелки с закусками пустеют, и когда она начинает собираться домой (как будто он бы ее отпустил!), Михаэль тут же приглашает ее остаться. И заваривает чай, и непринужденно шутит, и старается показать себя с как можно лучшей стороны.

На самом деле у него в голове уже крутится мысль, как бы уговорить ее задержаться в Таллинне, но он пока не решается озвучить ее вслух, боясь спугнуть эту удивительную женщину. Вместо этого он рассказывает ей о бабушке, живущей в Тарту и, видя ее заинтересованность, как бы в шутку предлагает составить ему компанию и поехать, навестить его пожилую родственницу.

Но волшебная ночь уже на исходе, пора спать. Вот тогда Мишель говорит, что не хочет заниматься с ним сексом.

Внезапно эта фраза обижает его. Не ее нежелание близости, а сама фраза. Почему-то ему начинает казаться, что она ожидает от него, Михаэля, чего-то плохого и заранее готовиться дать ему отпор. От того, наверное, его ответ звучит излишне резко:

— Я не собираюсь тебя насиловать.

И Мишель кака-то чудом понимает, что обидела и идет на попятную:

— Я не это имела в виду. Просто сказала, что не хочу секса.

Он тут же остывает и тоже сдает назад:

— Хорошо.

Она не понимает его такой спокойной реакции. Чего же ждала? Что он будет скандалить или выяснять отношения в праздничную ночь? Неужели ее бывший муж выкидывал такие коленца?

— Мишель, — он берет ее за руку, — давай я объясню. Ты мне нравишься, очень. И да, я хотел бы заняться с тобой с сексом. Но ты устала, уже очень поздно, и тебе хочется спать.

— А ты? — удивляется она.

— А я давно уже не мальчик и вполне могу справиться со своими желаниями, — отвечает он. — Мойся. Надеюсь тебя устроит мой гель для душа.

После всех водных процедур, когда они оказываются вместе в его кровати, он прижимает ее к себе и разве что не мурчит от удовольствия, такая она нежная, теплая, мягкая. Его женщина.

И Михаэль решается:

— Завтра пойдем к тебе.

— Зачем? — спрашивает она сквозь сон.

— Заберем твои вещи.

Он готов к вопросам, уточнениям, может быть, даже возражениям. Мысленно собирается с силами и желает сам себе удачи, но Мишель уже крепко спит.

Зимы в Таллинне не то, чтобы холодные. Скорее, промозглые. Ледяной ветер со стороны Финского залива мгновенно пробирается под одежду. Тут не спасают легкомысленные итальянские пуховики, какой был у Мишель. Нет, нужна теплая дубленка и плотный, шерстяной свитер под ней.

Михаэлю нравилось о ней заботиться. Нравилось, когда она стояла перед ним в его одежде. Было в этом что-то возбуждающе-первобытное, засевшее в каждом мужчине еще с тех времен, когда, после удачной охоты на мамонта, в самые ценные шкуры добытчики облачали своих женщин. Возможно, это шальная кровь далеких предков — викингов стучала у него в висках, когда он натягивал на Мишель свою одежду?

Она осталась на все новогодние праздники. Поменяла билет и перевезла свои вещи к нему на чердак, оставив ключи хозяйке апартаментов. И это тоже было очень приятно, как будто она не оставляла себе возможности отступить, так, словно уже доверилась ему во всем. Мысли о том, что жить под одной крышей им предстоит лишь несколько дней, как и о том, что при желании снять номер в отеле не займет больше нескольких минут, Михаэль гнал от себя прочь.