Сэмюэль Дилэни - Нова. Да, и Гоморра

— Но ведь я не сделал ничего такого ужасного, за что…

— Мы не следим за тем, что вы делаете, этим занимается компьютер. Мы всего лишь проверяем первую производную кривой, имеющей ваш номер. Она очень резко пошла вверх.

— Она даже имени моего не удостоена?

— В правоохранительных органах наш Департамент — самый эффективный. Хотите — считайте это хвастовством, хотите — просто информацией.

— Так-так-так, — сказал я. — Хотите пива?

Коротышка в белом пиджаке поставил перед нами два высоких стакана, зачарованно поглазел на пышный наряд Мод и занялся своими делами.

— Благодарю.

Она проглотила полстакана залпом, и я упрекнул себя: нельзя судить о крутости человека по мельком увиденному запястью.

— Вы знаете, ловить большинство преступников попросту бессмысленно. Что известных рэкетиров, вроде Фарнсуорта, Ястреба и Блаватской, что мелюзгу — карманников, барыг, домушников и сутенеров. И у тех и у других доходы довольно стабильны. Эти правонарушители не раскачивают социальную лодку. С ними воюют Регулярные службы — и пусть воюют, мы не вмешиваемся. Но давайте представим, что мелкий барыга расширяет дело, сутенер средней руки пытается стать крупным рэкетиром. Вот когда возникают социальные проблемы с непредсказуемыми последствиями; вот когда на сцену выходят Специальные службы. Мы разработали два-три метода, которые весьма облегчают нашу работу.

— Неужели вы намерены познакомить меня с ними?

— Во всяком случае, хуже от этого не будет. Один из этих методов носит условное название «архив голографической информации». Знаете, что получится, если голографическую пластинку разрезать пополам?

— Две половинки трехмерного изображения?

— Два целых изображения, только слегка размытых, нечетких.

— Надо же! Ни за что бы не догадался.

— А если половину снова разрезать надвое, получаются еще менее четкие голограммы. Но пусть от оригинала останется квадратный сантиметр, на нем будет целое изображение. Неузнаваемое, но целое.

Я восхищенно поахал.

— В отличие от фотографии, каждая точка фотоэмульсии на голографической пластине содержит информацию всего снимка. «Архив голографической информации» — это аналогия. Иными словами, каждая крупица информации о вас, которой мы располагаем, — это сведения о всей вашей жизни, о воровской карьере, о взаимоотношениях с преступным миром. Специфические факты, касающиеся специфических проступков, наказуемых в судебном или административном порядке, регистрируются Регулярными службами, а мы собираем любые сведения, и рано или поздно у нас появляется возможность предполагать, а то и четко предугадывать время, место и состав будущего преступления.

— Очень любопытный параноидальный синдром, — заключил я. — Впервые сталкиваюсь с подобным. То есть впервые — в баре, беседуя с незнакомкой. В больницах я встречал чудиков и…

— В вашем прошлом, — перебила она, — я вижу коров и вертолеты. В вашем не столь отдаленном будущем — вертолеты и ястребов.

— О Добрая Ведьма Запада, с чего вы взяли…

И тут у меня похолодело в груди, ибо никому, кроме нас с Папашей Майклзом, не полагалось знать о той проделке. Я утаил правду от сотрудников Регулярных служб, которые вытащили меня, совсем очумевшего, из взбесившейся вертушки у самого края крыши «ПанАм». Еще в небе я увидел легавых на крыше, и тотчас кредитки исчезли в моем желудке. А все серийные номера на вертолете были давно спилены рукой куда более умелой, чем моя. В первый же вечер, когда я появился на ферме, славный мистер Майклз залил зенки и хвастливо поведал мне, тоже пьяному, как раздобыл в Нью-Гемпшире «паленую» вертушку…

— Зачем вы мне все это говорите? — выдавил я стандартную фразу, одну из тех, что подсказывает нам в подобных случаях тревога.

Она улыбнулась, но улыбка сразу истаяла под вуалью.

— Информация только тогда приносит пользу, когда ею делятся, — донесся до меня голос Мод с того места, где находилось ее лицо.

— Послушайте, я…

— Возможно, скоро вам встретятся большие деньги. Надеюсь, мой прогноз верен. Так вот: едва эти деньги попадут в ваши теплые лапки, за вами прилетит вертолет с отборными городскими полицейскими. Вот вам ваша доля информации…

Она шагнула назад, и кто-то сразу вклинился между нами.

— Эй, Мод!..

— …и распоряжайтесь ею, как сочтете нужным!

Бар был набит битком, и ломиться сквозь толпу означало приобретать врагов. Я потерял Мод и приобрел врагов: это пятеро грязных, патлатых типов. У троих на костлявых плечах вытатуированы драконы, у четвертого закрыт повязкой глаз, а пятый царапнул меня по щеке черными от смолы ногтями. Если вы потеряли нить повествования, поясняю: мы уже две минуты ведем свирепый бой без правил. Кричат женщины. Я нанес удар и увернулся от ответной плюхи, и в этот миг сменилась тональность гвалта. Кто-то пропел «Яшма!» в особой манере, и это на сей раз означало «Шухер!». Ну, ясно: тупицы, неумехи из Регулярных служб, которых я семь лет водил за нос, уже в пути.

Драка выплеснулась на улицу. Я протиснулся между двумя патлатыми, увлеченно тузившими друг дружку, и выбрался из толпы, отделавшись не бо́льшим количеством царапин, чем остается обычно после бритья. Потасовка распалась на отдельные очаги. Я подбежал к одному из них и обнаружил, что это вовсе не очаг, а кольцо людей вокруг человека, которому очень не повезло.

Кто-то заставил людей расступиться.

Кто-то перевернул лежащего на спину.

Я узнал коротышку, скорчившегося в луже крови. Мы познакомились два года назад. В тот раз он без особых хлопот сбыл вещи, которые мне не принадлежали.

Я попятился, стараясь не задевать людей брифкейсом. Заметив первого «регулярного» копа, прикинулся случайным прохожим, подошедшим узнать, в чем дело.

Полицейский не обратил на меня внимания.

Я свернул на Девятую авеню и сделал три шага вальяжной, но быстрой походкой…

— Стой! Эй, погоди!

Я сразу узнал этот голос. За два года он ничуть не изменился.

— Постой! Это я, Ястреб!

И я остановился.

Это прозвище уже звучало в моем рассказе, но Мод говорила о другом Ястребе, о рэкетире-мультимиллионере, обосновавшемся в том районе Марса, где я не бывал. Наши пути не пересекались, хотя он раскинул щупальца по всей Солнечной системе.

Я повернулся и сделал три шага к дверному проему. Навстречу — мальчишеский смех:

— Ха-ха! Видок у тебя такой, будто ты круто облажался!

— Ястреб? — обратился я к темному прямоугольнику.

Парень был все еще в том возрасте, когда за два года подрастают на дюйм-другой.

— По-прежнему здесь ошиваешься? — спросил я.

— Захожу иногда.

Я оглянулся на дерущихся.

— Слушай, Ястреб, мне надо смыться.