Сэмюэль Дилэни - Нова. Да, и Гоморра

Матрос снова повернулся ко мне и облокотился на стойку.

— Ну ладно, — дружелюбно сказал он. И тут же сделал самую идиотскую и провальную ошибку, какую только мог. — Что там про тетю?

— Моя мать…

— Ты же вроде про тетю говорил?

— Не-а, — сказал я. — Моя тетка, она была пьяница. А я говорю про свою мать.

— Ну, значит, мать.

— Ну вот, моя мать, она вечно беспокоилась, чтобы я не заболел и все такое. Я в детстве часто болел. Она меня ужасно разозлила! Я ходил смотреть, как корабли взлетают, у нас было такое место, бруклинская верфь. Корабли, которые летели к звездам.

Азиатское лицо матроса расплылось в улыбке.

— Ага, я тоже! Тоже ходил смотреть, когда был мальчишкой.

— А в тот день был дождь, и она меня не пустила.

— У-у-у, обидно. Небось ты не сахарный, не растаял бы. А почему она не позвонила и не попросила, чтобы дождь выключили? Чтобы ты мог пойти погулять? Слишком занята была, чтобы с тобой возиться? Один из моих папаш был такой.

— Мои оба были такие, — сказал я. — Но не мать. Она-то надо мной тряслась все время, пока я с ней жил. Но она меня ужасно разозлила!

Он кивнул с неподдельным сочувствием:

— Ага, не хотела выключить дождь.

— Не не хотела, а не могла. Ты не знаешь, где я рос. Косный, отсталый мир. Никаких удобств.

— Вдали от торговых путей, значит?

— Да, в самой глуши. Она меня не выпускала, и я ужасно разозлился.

Он все еще кивал.

— И я его разбил! — Я грохнул кулаком по стойке, и пластиковый шарик в медной рамке стукнулся о дерево. — Разбил! Песок и стекло были везде, на ковре, на подоконнике!

— Что ты разбил?

— Расколотил, потоптал ногами и швырялся песком без конца, пока она хотела меня остановить!

— Песком? Ты жил у пляжа? Мы жили возле пляжа, когда я был маленький. Детям на пляже хорошо. Что же ты разбил?

— Выпустил этих чертовых мурашек. Потом без конца везде попадались мурашки. Я всех выпустил.

— А у нас на пляже было тепло, никаких мурашек. У вас была холодная планета?

— Выпустил! — Я снова грохнул кулаком. — Всех выпустил, хотели они того или нет! Пускай выживают как знают — это их забота! А не моя! Мне плевать, мне…

Я хохотал.

— Она тебя выпустила, и тебе было плевать?

При следующем ударе под кулак подвернулась металлическая рамка шарика. От боли у меня захватило дух.

— У нас на пляже. — Я вывернул ладонь ребром вверх. Там были красные отметины. — У нас на пляже не было никаких мурашек!

И я затрясся.

— Ты хочешь сказать, что это все не по правде? Ты просто дурака валял? Эй, тебе нехорошо?

— …разбил, — прошептал я. И изо всех сил грохнул кулаком, шариком и цепочкой по стойке бара. — Я их всех выпустил!

Я развернулся, прижимая ушибленную руку к животу.

— Эй, малой, осторожней!

— Я не малой! — заорал я. — Ты думаешь, я какой-нибудь безмозглый, чокнутый мальчишка?

— Да, да, ты старше меня. Успокойся.

— Я уже давно не мальчишка!

— Ладно, ладно, ты старше Сириуса. Только не бузи, а то нас отсюда выкинут.

Я вылетел из бара Герга, как бешеный бык. Я несся, не разбирая дороги, и несколько человек бросились за мной. Не знаю, кто победил, но помню, как кто-то орал: «Вон отсюда! Вон отсюда!» Возможно, это был я.

Помню, чуть позже я брел, шатаясь, в свете ртутных уличных фонарей. Космический ветер хлестал в лицо, звезды роились, мотаясь туда-сюда у меня под ногами, гравий скользил под подошвами ботинок, носки которых выступали за Край. Гравий щелкал по металлическому покрытию, и этот звук был чудовищно отчетливым, а я шатался на ревущем ветру, грозя ночи кулаком.

Когда я замахнулся, ветер хлестнул меня холодной цепью по щеке и переносице. Я отшатнулся, пытаясь отодрать цепь. Но я запутался в ней пальцами, а шарик раскачивался, блестя в свете фонаря. Ветер ревел. Гравий стрекотал по металлической обшивке.

Дальше я помню приоткрытую дверь ангара. Я рухнул в темноту — от падения в ничто меня спасли только собственные ноги. Чернота заложила вираж вокруг. Я остановился только оттого, что налетел бедром на верстак. Я шарил лапами под крышкой, пока не нашел выключатель. В тусклом оранжевом свете на верстаке выстроились управляющие перчатки в виброзащитных чехлах. Я вытащил одну и сунул в нее руку.

— Кто там?

— Иди нафиг, Сэнди.

Я отвернулся от верстака и нажал выключатель на запястье. Где-то в темноте над головой ожила и зажужжала пятнадцатифутовая клешня.

— Извини, чувак. Я не Сэнди. Положи эту штуку и вали отсюда.

Я прищурился: в оранжевом полумраке ко мне приближался человек, вытянув перед собой руку. Я разглядел вибропистолет и на лицо уже смотреть не стал.

Вдруг пистолет опустился.

— Вайм, дорогуша, это ты? Какого черта ты тут делаешь среди ночи?

— Полоцки?

— А ты думал кто?

— Так это я к тебе зашел?.. — Я огляделся и потряс головой. — Я думал, я у себя…

Я снова потряс головой.

Из полумрака фыркнули:

— Ну, я гляжу, ты сегодня порезвился!

Я взмахнул рукой, и управляемая клешня над головой опустилась на двадцать футов.

Пистолет живо подскочил.

— Эй, только испорть мне оборудование! Тогда я тебя точно убью, будь ты хоть кто! Ну-ка, снимай перчатку.

— Очень остроумно.

Я опустил клешню еще ниже — теперь я видел тень ее когтей.

— Слушай, Вайм. Я серьезно. Выключи и сними эту штуку. Ты пьян и ничего не соображаешь.

— Этот парень, золотой. Его сюда взяли?

— А как же. Он сказал, что от тебя. Мелкий, но умный. Смонтировал яхту в новом корпусе робоем-анакатастасайзером — просто показать, на что способен. Будь у меня еще люди, которые умеют обращаться с робоями, у меня в ангаре ничего другого и не водилось бы. С управляемой перчаткой этот мальчишка совсем не умеет, но ему и так неплохо.

Я опустил клешню еще на десять футов, так что огромные когти повисли между нами:

— Зато я умею обращаться с перчаткой.

— Вайм, сейчас тебе будет очень больно…

— Полоцки, хватит кудахтать надо мной. Мне не нужна тетка, у меня уже была одна.

— Вайм, ты чудовищно пьян.

— Да. Но я не какой-нибудь мальчишка. Ничего с твоим манипулятором не сделается.

— А если сделается, я тебя…

— Заткнись и смотри.

Я вытащил шарик за цепочку и швырнул на бетонный пол. В оранжевом свете невозможно было понять, из какого металла рамка — из серебра или меди.

— Что это?

Клешня спустилась почти до самого пола, и острия когтей сомкнулись на экологариуме.

— Эй, погоди! Последний раз мне такие попадались, когда мне было десять лет. Что, во имя небес, ты хочешь с ним делать? У этой штуки, между прочим, коэффициент передачи пятьсот к одному. Ты его сломаешь.

— Правильно! Этот тоже сломаю!

— Да ладно тебе. Дай я хоть посмотрю на него сначала.

Я поднял шарик в воздух:

— Я и яйцо так могу поднять, не раздавив. Пьяный или трезвый, я умею обращаться с манипулятором.