Михаил Савеличев - Лабиринт для Минотавра [litres]

«Тын-ашшшш…»

«Это мы посмотрим», – пообещал в ответ на завывание ветра в закоулках пещер Минотавр. «Ты проглотила меня, старая дрянь, решила переварить, разложить на белки и углеводы, метаболировать и встроить в собственное тело. Но так просто не дамся. Я напичкаю твою венерианскую печень такой отравой, что мои фабрики покажутся тебе легким слабительным… Тебя вспучит и разорвет! Разорвет в клочья, ты меня понимаешь, старая кислотная дрянь?! Лучший из миров, бездна тебя поглоти!»

«Тын-ашшшш…»

Если бы не тонкие кварцевые нити, тянущиеся вдоль пещер и переходов между ними, заплутать Минотавру в лабиринте червоточин. Наверняка геологи, окажись они в здешних местах, выдвинули бы более или менее правдоподобные гипотезы о том, как такие нити могли образоваться в условиях сверхактивной вулканической деятельности, ведь в сердце Голоконды кипел анклав антивещества, но самого Минотавра их происхождение не занимало. Достаточно, что они позволяли не плутать по кругу. Они походили на туго натянутые струны, словно не в червоточинах планетоида скитался Минотавр, а внутри рояля. Стоило прикоснуться, как они начинали вибрировать, издавая нечто, похожее на музыку.

В некоторых червоточинах ему попадались следы гусениц, выжженные участки скалы, пустые ящики, ослепительно белеющие детали фабрик, неведомо как сюда попавшие. Минотавр, словно рачительный хозяин, подбирал их, внимательно осматривал. Если они на поверхностный взгляд еще годились в работу, то брал с собой, взваливая на плечи, будто добычу. Но их становилось больше, они густо усеивали белыми пятнами красно-коричневую почву, а за очередным поворотом открылось то, что Минотавр не ожидал здесь увидеть, – фабрика. Перекореженная поверхность планетоида обрела фрактальную топологию, переходы с внутренней стороны на внешнюю происходили незаметно, а может, таких переходов вообще не было, а имелись одноповерхностные листы в многомерной развертке.

Когда-то белоснежные дырчатые кубы, откуда вырывались дымчатые струи наноботов, изменили цвет на преобладающий в окружающем мире, тем самым подтверждая отказ от попыток менять этот лучший из миров в пользу того, чтобы поддерживать его в первозданном совершенстве. Вслед за окраской произошло изменение формы, ведь правильная геометрия, прямизна граней и идеальная окружность отверстий также диссонируют пейзажу с его асимметричными округлостями пещер и каменистых холмов. Фабрика собиралась из кубов, они оплыли, словно побывав в реакторе, а точнее – в тисках Красного кольца, которое уже ушло отсюда, оставив лишь черный след там, где покоилось его тело. Не было здесь и Огневиков, верных спутников Красного кольца, а фабрика функционировала по вновь заданной программе, натужно отрыгивая плотные клубы наноботов, вероятно тех самых, что превратили Минотавра в обитателя Венеры.

Тын-ашшш… напомнил шелест Минотавру, словно предупреждая от опрометчивых действий, будто он что-то мог сделать с фабрикой голыми руками… тын-ашшш… Минотавр поневоле задумался: может, все-таки в его недюжинных силах если не исправить процесс синтеза наноботов, то хотя бы расстроить его до предела. И большая часть микроскопических машин при проверке будет признаваться браком и возвращаться на переработку. Нужно подправить иммунную систему фабрики, чуть изменить параметры…

Но для подобного нужны помощники.

Он не сразу обратил внимание на сидящих кольцом на земле, будто члены экспедиции под конец утомительного перехода выбрали подходящее место и устроились для отдыха. Пожалуй, это чересчур даже для Минотавра – вид нагих фигур вокруг плазменной горелки, изображавшей, как нетрудно догадаться, походный обогреватель. Над каждым из сидящих вилось облачко наноботов, будто мошкара болотная, но, в отличие от насекомых, микроскопические создания вели себя более бесцеремонно. Многочисленными нитями они втягивались в ушные и носовые отверстия сидящих, а висящие над лысыми головами тучки вибрировали, пульсировали, как огромные чернильные сердца. Затем туча втягивала щупальца, взмывала вверх и исчезала, но на ее место тут же заступал другой сгусток наноботов, и цикл повторялся. От горелки резака на стены пещеры отбрасывались искаженные тени сидящих, так что если некто мог созерцать только их, не видя тех, кто порождал островки тьмы, он вряд ли бы догадался, что это самые обычные разумные существа, а вовсе не чудища, похожие на многоруких великанов.

Сидящие, казалось, не обращали на происходившее с ними никакого внимания. Лишь вяло отмахивались, продолжая неторопливую беседу, Слова и смысл ее Минотавр не улавливал. Будто они общались на неизвестном ему языке. Вроде и знакомые слова, но понять их нельзя.

– Диакритус чересчур увлечен номинализмом, – говорил сидевший спиной к Минотавру. При этих словах он вытянул вперед руку и пальцем ткнул в одного из товарищей. Он, вероятно, и являлся упомянутым Диакритусом. – Мироздание насквозь материально на всех этажах бытия. То, что не имеет физического воплощения, не существует. Морок. Фата моргана. Даже смерть-цивилизация транслирует свое наследие в материальных формах, мы по недомыслию именуем их гипостазисами!

– Сократус резок в суждениях, – возразил Диакритус. – Вполне возможно вообразить существо мира, в котором идея для обретения существования минует стадию гипостазиса, обретаясь в мире идей, равно как тень разумного существа на стене пещеры – всего лишь тень, а не он сам. Не правда ли, Дедалус? – Диакритус ткнул в бок соседа. Тот сунул в горелку стальной штырь и задумчиво наблюдал, как он оплавляется и тяжелые капли металла падают на почву.

– Чтобы иметь совесть, надо иметь образец совести, воплощенный в гипостазисе. Если таковой образец отсутствует, каждый волен вложить в понятие собственное понимание, и в результате никакой совести не будет существовать. Равно как для того, чтобы реализовать проект, нужны не только чертежи, но и демиург – образец для тех, кто проект воплощает. Демиург – гипостазис гипостазиса.

– Понимаю, откуда ураган приходит, – пробормотал Дедалус. – Уж не про терраформовку Венеры толкуешь? О Телониусе скучаешь, Океан Манеева его поглоти?

Минотавр придвинулся ближе. Однако его не замечали, погруженные в беседу.

– Кстати, о смерти, – вскинул голову Сократус. – Разве сам Океан Манеева не является коллективным гипостазисом смерти? И Феодоровский процесс есть всего лишь следствие неуклюжих попыток разобраться в механизме гипостазиса. Это так очевидно – разум и накопленная им информация никуда не исчезает, не стирается из ума мироздания, но сохраняется. В особой форме. А когда все перейдем в форму существования Океана Манеева, то превратимся в пресловутую смерть-цивилизацию…