Виктор Крейг - Псевдо [litres]

Святослав замолкает и, прищурив глаз, затягивается. Его лоб покрывается длинными, изогнутыми морщинами.

– Что увидел? – не выдерживаю я паузы.

– Если б я знал… Вообще – врача и медсестру. Но их лица, как бы так сказать… Не имели четкости… Они расплывались, рябили, дрожали. Врач-мужчина что-то записывал на бумагах и стоял почти впритык к моей койке, поэтому его я рассмотрел лучше. Его кожа меняла цвет от обычного до белого, как лист бумаги, глаза становились то больше, то меньше, уши заострялись и удлинялись… С лицом медсестры то же самое. Мне тогда было семь лет… – Святослав тяжело вздыхает. – Когда я очнулся и с криками начал отбиваться ото всех, говоря о монстрах, то, естественно, мне не поверили. Родители не приходили. Никто не приходил, кроме людей в халатах, которые задавали кучу вопросов, давали странные тесты… Камни приносили всякие, палки-веточки, даже птичьи кости, вроде бы один раз были… Мда… А через неделю мне сказали, что переведут в другое место, и якобы еще через неделю я увижу родителей. Но было одно условие – вести себя хорошо. Так-то я до того момента давал им жару.

Святослав смеется. От его смеха не веет ничем хорошим. Тоска от тяжелых воспоминаний наполняет его голос…

– Что я там говорил… А, точно. Давал я им жару. Да… Короче, перевели меня в какой-то «Центр восстановительного лечения», но там стало только хуже. Людей с изменяющимися лицами прибавилось. Из персонала, наверное, каждый третий был таким. После нескольких дней успокоительных и угроз, что родителей я больше не увижу, пришлось «вести себя хорошо». Мне тогда было семь лет…

В третий раз Святослав повторяет эту фразу. Но почему именно ее?

– Та неделя была невыносимой… В палате я находился один и боялся спать, потому что мерещились эти лица, бормотание за дверью, за стенами… Спал, наверное, всего часа по два в лучшем случае. Каждый день с утра и до вечера мне задавали какие-то вопросы, которых сейчас и не вспомню. Подсовывали все те же непонятные тесты, а на третий день я заметил, что все повторяется. Одни и те же люди, вопросы и тесты. Но сделать все, чего от меня хотели – не мог. Эти лица… Пугали до ужаса… В общем, через неделю заключения меня выписали. Улучшилось ли мое состояние? Объяснили ли что-либо мне? Держи карман шире! Нет… Но как только я переступил порог лечебницы, то обо всем забыл и считал, что четырнадцать дней находился в обычной больнице из-за чего, как думаешь? Аппендицит! До сих пор не знаю, как они это провернули… Даже шрам остался.

– А как ты вспомнил-то? – я выкидываю истлевшую до фильтра вторую сигарету, к которой так и не притронулся.

– Как? За рулем, спустя двадцать шесть лет. Двадцать шесть! Да… Любящая жена, прекрасный сын, квартира, хорошая работа… В Италию летали каждый год! Жизнь кипела, пока в аварию не попал. Да, тоже авария… Собака на дорогу выбежала, а я хотел маневр сделать. Не удался маневр… Колесом угодил в яму, а дальше не помню особо. Пришел в себя я в больнице, провалявшись без сознания два дня. Сотрясение, обе руки сломаны, весь в синяках, ссадинах… Минут двадцать я лежал в палате, пока ко мне не зашел врач, а его лицо… Догадался? Да! Искажалось, менялось. В ту же секунду хлынули воспоминания. Мне тогда было семь лет… Я отключился, но ночью сознание вернулось. Около двери на стуле сидел парень в халате, накинутом на плечи, и, скрестив на груди руки, спал. Его лицо… Искажалось. Да… Пришлось собраться с силами. До рассвета я копался в памяти, вытаскивая из нее события злополучного сентября. Мне тогда было семь лет…

Святослав задумчиво переводит взгляд на меня, затем за мою спину.

– И… Это… Чего это я… А! Ну, я «вел себя хорошо» и не показывал вида, что мне что-то мерещится. Конечно, было нелегко, но я справился, и после обычного лечения в обычной больнице меня выписали. Почти три месяца мне с горем пополам удавалось игнорировать Изменяющихся людей вокруг себя, которых, в принципе, было не так уж и много. Если честно, то совсем мало. Один из ста или тысячи… В толпе и вовсе не усмотреть. Но… Это как те преследующие числа. Тебя когда-нибудь преследовало определенное число?

– Да, думаю, у всех такое бывало, – я вспоминаю число 23, которое не давало мне покоя около месяца.

– Так вот. Ты просто несколько раз подряд замечаешь одно и то же число. И все. Оно с тех пор будет повсюду. С лицами случилась та же история. Одно, второе, третье… Я сломался. Видел их везде. Из потока людей на улице в глаза бросались только Изменяющиеся. Еще месяц, и я взялся за стакан. Из дома не выходил месяца четыре. Жена… София не понимала, что происходит, спрашивала постоянно… Мы ругались. Она терпела, а я молчал. Сын… Никитка видел и слышал все, что творилось, и в какую-то из наших ссор вступился за мать. Я никогда ее не бил, иногда просто замахивался, но не бил. Не простил бы себе такого. Сын испугался… Стал между мной и Софией и стукнул меня в живот. Конечно, я почти ничего не почувствовал, ему всего-то десять лет было, но в его глазах загорелось столько ненависти… – Святослав сдвигает брови. – На следующий день они ушли. Я понимал, что нужно перестать пить, найти работу, вернуть жену и сына, но как только выходил на улицу и замечал где-нибудь, пускай вдалеке, Изменяющегося, то… Дрожь, ноющее чувство страха внизу живота и ноги слабели. Я убегал и снова напивался. Замкнутый круг. Софию и Никитку я любил и люблю больше жизни, поэтому решил уйти сам, оставив им квартиру, машину, да вообще все. С собой я взял немного денег, какую-то одежду и покинул свою семью навсегда. А какие были варианты? Обратиться к психиатру, чтобы опять закрыли в «лечебнице», в которой не лечили? Мозг тогда у меня совсем расплавился и кроме паранойи ничего не выдавал…

Святослав заметно грустнеет. Такой истории от обычного, казалось бы, бродяги я никак не ожидал.

– Да… Потом я скитался, пил, жил, где придется, ел всякое… Ну и, как видишь, до сих пор брожу, – он хрипло смеется. Хотя это сложно назвать смехом…

– А лица? Видишь до сих пор? – я кручу пальцами третью сигарету, но не зажигаю ее.

– Вижу, но, прожив с этим десять лет, не особо обращаю внимание. Какое мне теперь до них дело…

Десять лет? После нехитрых подсчетов я понимаю, что Святославу сейчас должно быть около сорока трех, но выглядит он, как минимум на шестьдесят. Как же так…

– Удивлен? – он по-доброму усмехается.

– Да, немного…

– Уж не знаю, как я превратился в старую рухлядь, – Святослав демонстративно закашливается и театрально хватается за поясницу.

Я невольно улыбаюсь.

– А вот ты – не Изменяющийся, – говорит он.

– Ну, хоть что-то радует, – я продолжаю улыбаться.

Может, и в привычку войдет.

– Радует-то, да… Но знаешь что? У тебя ведь другое. Я такого не видал еще.